Книга Дверь в стене тоннеля - Николай Черкашин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– На что же мы станем жить?
– Спроси лучше, зачем мы станем жить!
– Зачем?
– Кто-то из великих сказал: а еще жизнь прекрасна потому, что можно путешествовать. Не забывай, нас ждут в Хайфе. И в Афоне надо побывать… Отстроим за зиму дом в Хотькове, сдадим твою квартиру, наберем богатых туристов – и айда в Средиземное море. Наиля в матросы возьму. Дельфа в боцманы.
– А меня?
– Старшим помощником капитана. Завтра поедем в Водники ставить «Санта-Марину» на зиму. Навигации конец.
Он нащупал в кармане футлярчик с модуляторами и зашвырнул его в пруд. Булькнув, ключи от чьих-то жизней и их собственных сердец ушли в темную воду, в густой ил бывшей реки…
* * *
Ночью сквозь память отца ему снилось свое… Бетапротеин без новых инъекций почти истаял в крови… Он видел рейхстаг посреди вернисажа. Ступени бывшей нацистской твердыни были завалены тужурками советских офицеров, шинелями, фуражками, портупеями, сапогами, шлемофонами, плащ-палатками, касками, красными знаменами с нашивными портретами Ильича. Вся эта амуниция продавалась туристам из Европы, но торговали почему-то турки за дойч-марки. Казалось, несколько полков пришли к рейхстагу, разделись зачем-то до трусов и голыми скрылись в тенистых кущах Тиргартена. Возможно, оружие они унесли с собой (чтобы продать кому-то на стороне втихаря, чтобы накупить на вырученные марки видеоплейеры, крупповские кофеварки, японские телевизоры, газовые баллончики, порновидеокассеты, джинсы, слаксы, баксы). Но все подходы к Рейхстагу и со стороны Шпрее, и со стороны площади Республики были завалены планшетками, фляжками, погонами всех родов войск, знаками «Отличник Советской Армии», «Специалист 1-го класса», «Летчик-снайпер», «Ударник коммунистического труда», «Воин-спортсмен»… Великая армада полегла в Берлине не костьми, а мундирами, и посреди этого бесславного торжища продавались деревянные куклы-пустышки в виде последнего Главковерха с выразительным пятном на лысине.
Красные знамена, которые турки разложили на ступенях рейхстага, престранным образом напоминали свалку таких же красных, но черносвастичных штандартов у подножия Мавзолея полвека назад. По счастью, отец, лейтенант Еремеев, ничего этого не видел. Он победно палил из пистолета в дымное небо майского Берлина. И рядом, меж исклеванных пулями, исписанных углем, мелом, кирпичом колонн на выщербленных ступенях и балюстрадах, разряжали в небо автоматы сотни небритых, смертельно усталых, но счастливых солдат, орущих нараспев, на все лады одно-единственное слово:
«По-о-бе-да-а!..»
…«Санта-Марина» проплыла под альтхафенским мостом Трех Русалок. Олег, Карина, Тимофеев и Артамоныч отчаянно махали трем бойцам, стоявшим наверху. Олег знал их по именам – ефрейтор Лозоходов, капитан Сулай, лейтенант Еремеев. Но они ничего не замечали и не слышали…
Больше чужие сны ему не снились.
(Лейтенант Орест Еремеев)
Еремеев не знал, что Вишну никогда не был Карлом Хорстом, как, может быть, никакого Карла Хорста вообще не существовало в природе. Карандашная надпись на обороте фотокарточки была сделана так небрежно, что название пригорода Берлина – Карлсхорст – вполне читалось раздельно: как имя и фамилия. Не знал Еремеев и того, что в Карлсхорсте размещалось военно-инженерное училище, знаменитое только тем, что 8 мая 1945 года в его столовой была подписана предварительная капитуляция нацистской Германии. Именно это училище и закончил в тридцать седьмом году приемный сын альтхафенского пастора Ульрих Цафф.
Ульрих любил при случае повторять, что кто-кто, а он родился на истинно арийской земле – в Индии. Отец его, чиновник германского консульства в Бомбее Себастьян фон Герн, погиб вместе с матерью трехлетнего Ульриха в той прогремевшей на всю страну катастрофе, когда в Ганг обрушился железнодорожный мост, унеся за собой в мутные воды священной реки семь вагонов пассажирского поезда. Пастор Цафф, священник консульства, взял мальчика на воспитание. Приемный отец очень хотел, чтобы Ульрих стал юристом, адвокатом. Но в Германии 33-го года отношение к профессии адвоката определялось словами фюрера: «Каждый юрист для меня дефективный, а если он еще не стал таким, то со временем обязательно станет». Семнадцатилетний юноша выбрал карьеру военного инженера. Он блестяще закончил училище и, как отменный специалист-подрывник, был оставлен на кафедре минного дела. Когда Англия и Франция объявили войну Германии, молодой офицер посчитал своим долгом отправиться в действующую армию. Он вступил в авиадесантные войска командиром штурмового саперного взвода. За участие в захвате бельгийского форта Эбен-Эмаэль, считавшегося неприступным, обер-лейтенант Цафф получил первую свою награду – Крест военных заслуг с мечами. Его заметили. Ровно через год после Эбен-Эмаэля новоиспеченный гауптман получил назначение в диверсионный полк «Бранденбург», непосредственно подчинявшийся главе абвера адмиралу Канарису. Цафф с группой асов-подрывников въехал в оккупированный польский город Тересполь и до самого 22 июня изучал расположение дотов Брестского укрепрайона. Именно он и возглавил с началом войны самую крупную айнзатц-команду, действовавшую севернее Бреста. При штурме одного из последних русских дотов отрикошетировавшая пуля застряла у Цаффа между ребер. Он пролежал в госпитале десять дней и за это время подытожил опыт штурмовых операций. Его труд отпечатали в виде брошюры и разослали во все саперные части вермахта.
Зимой сорок третьего майор Цафф получил печальное известие: в Альтхафене на семидесятом году жизни почил в бозе пастор Удо Вольфганг Цафф. Ульрих давно помышлял восстановить свою прежнюю фамилию. Дворянская приставка «von» грела его сердце так же, как и то обстоятельство, что родился он на исконной земле ариев. Индия, страна детства, занимала его с годами все больше и больше. Интерес этот поддерживался и тем, что в доме пастора царил настоящий культ этой страны – от жгучих столовых специй, к которым фрау Хайнрот никак не могла привыкнуть, до обязательного чтения на ночь «Рамаяны» или других древнеиндийских книг.
В день производства в офицеры Ульрих получил от приемного отца подарок – золотой бенгальский перстень с вишнуитским знаком «U».
– Это первая буква твоего имен, – сказал пастор. – Пусть всегда она прочит тебе удачу.
Как ни хотел молодой Цафф обзавестись дворянским титулом, он понимал, что смена фамилии смертельно обидит старика. Поэтому мирился до поры до времени с плебейским именем. Но сразу же после похорон не замедлил выправить новые документы и стал Ульрихом фон Герном.
В свои тридцать три года он сделал неплохую карьеру, служил в штабе диверсионного полка «Бранденбург». Однако путь в высшие сферы лежал через чертоги Гименея, как любил выражаться покойный пастор. Заповедные эти чертоги в виде готического особняка в Мюнхене принадлежали вдове полковника СС баронессе Урсуле фон Вальберг. Аристократическая приставка перед именем героя Эбен-Эмаэля появилась весьма кстати. Но баронесса все же предпочла кавалеру Креста военных заслуг младшего брата покойного мужа Георга фон Вальберга.
