Книга Великие психологи - С. И. Самыгин

БЕСЧИНСТВА НАЦИСТОВ

По этой благоприятной обстановке не пришлось продлиться долго. За пределами университетов в Германии шло брожение, которое частично являлось отражением серьезного экономического и социального кризиса г стране. Большинство из моих ученых коллег рассматривало национал-социалистов как головорезов. Даже когда нацистская партия захватила контроль над правительством в январе 1933 года, большинство из нас с трудом могло представить, что нацисты смогут осуществить коренные перемены в университетской системе или в культурном руководстве столь высокообразованного и просвещенного общества как наше. Однако, практически сразу после прихода нацистской партии к власти Министерство культуры начало проведение кампании по увольнению профессоров еврейской национальности. К моему изумлению, почти никто из моих коллег-христиан не выразил желания публично выступить против подобной несправедливости. Многие из них посчитали, что им не следует высказывать свое мнение по предмету, выходящему за пределы их непосредственной профессиональной компетенции, даже если они будут выступать как рядовые граждане своей страны.

В апреле 1933 года я выразил свой протест публично в форме статьи, напечатанной в одной из берлинских газет. В этой статье я указывал, что национал-социалисты ведут себя непоследовательно, выражая высоко националистические и антисемитские взгляды одновременно, поскольку многие выдающиеся сыновья и дочери Германии, внесшие великий вклад в немецкую культуру, были людьми еврейской национальности. Как только статья была напечатана, она вызвала множество споров, и редакции пришлось отпечатать дополнительный выпуск этого номера газеты. Мои друзья предупреждали меня о том, что нацисты незамедлительно отреагируют на мой откровенный выпад в их адрес тем, что арестуют меня той же ночью.

Зная о том, что гестапо имеет обыкновение производить аресты в предрассветные часы, мы решили не ложиться спать и всю ночь исполняли камерную музыку. Меня так и не арестовали. Однако партия национал-социалистов продолжала подавлять всех, кто решался противостоять ей во мнении, и изгонять дух академической свободы из учебных заведений Говорили, что моя газетная статья явилась последним открытым антинацистским высказыванием в печати, сделанным в годы правления Третьего рейха.

В декабре 1933 года солдаты затеяли стычку с людьми, выходившими из нашего университета после коллоквиума. Я выразил энергичный протест по этому поводу и получил обещание, что подобный инцидент больше не повторится. Однако то же самое повторилось в феврале 1934 года и снова в апреле 1934 года, в нашем институте проводились обыски, нацисты пытались найти доказательства того, что мы ведем подрывную деятельность. Я протестовал еще более резко, но тщетно. С каждым днем я все яснее понимал, что не смогу уберечь своих ассистентов от увольнения и сохранить научную целостность нашего института. Я выдвинул предложение о собственной отставке, но не настаивал на этом. После, с некоторой долей грусти, я принял предложение взять на себя организацию лекций Уильяма Джеймса, который должен был прибыть в Гарвард в качестве приглашенного профессора осенью 1934 года, и еще одного цикла лекций, которые Джеймс должен был читать в университете Чикаго во время весеннего семестра 1935 года.

Зловещие перемены в германских университетах продолжались. Находясь в Гарварде, я получил письменную просьбу подписать клятву личной верности Адольфу Гитлеру. В январе 1935 года меня известили о том, что вакансия в моем институте была занята без моего разрешения. В мае я узнал, что все мои ассистенты, которых я собственноручно подготовил к работе, уволены. Убедившись в том, что традиционный дух академической свободы и высокой культуры, царивший в германских университетах, «приказал долго жить», я уволился из Берлинского университета в августе 1935 года и принял должность профессора Шварцморского колледжа в штате Пенсильвания.

ШВАРЦМОРСКИЕ ГОДЫ

Я преподавал в Шварцморе начиная с 1935 года и до ухода в отставку в 1958 году. Я продолжал свои исследования в областях психологии, поддававшихся экспериментальному контролю, а именно — в областях восприятия и познания. Я рассматривал эту свою работу в качестве подготовки теории гештальтов для завершающего исследования человеческой мотивации. Так же, как и в Берлинском университете, я пытался связать психологические процессы с лежащими в их основе процессами, протекающими в головном мозге и подчиняющимися законам физики поля. Я интерпретировал мотивацию как силы, воздействующие, с одной стороны, на перцептивные и когнитивные процессы личности, а с другой стороны — на прочие процессы, которые должны протекать в других участках головного мозга, являясь отражением физиологических потребностей организма.

СИЛЫ ПОЛЯ В ПРОЦЕССАХ ГОЛОВНОГО МОЗГА

В попытке научного определения протекающих в головном мозге процессов, которые должны лежать в основе всех психологических процессов, я начал серию продолжительных психологических экспериментов с целью продемонстрировать силы поля, составляющие основу восприятия. Совместно со своими студентами и коллегами из Швартцморского колледжа я записывал электрические потенциалы, поступающие от зрительной зоны коры головного мозга кошек, которые указывали на возникновение токов постоянного напряжения, соответствовавших перцептивным феноменам. К примеру, когда кошке показывали движущийся объект, электрические токи, проходящие через кору головного мозга, смещались в направлении, которое можно было бы прогнозировать на базе наших знаний о кортикальном представительстве различных участков поля зрения. Эти токи постоянного напряжения невозможно было бы прогнозировать с помощью атомистических теорий простой синаптической передачи импульсов. Я был уверен, что они, напротив, вызываются относительно Стабильными электрическими потенциалами, постоянно присутствующими в кортикальных синапсах.

ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ПОТРЕБНОСТИ И ЦЕННОСТИ

Я также развил свое исследование об общем значении векторов в человеческой жизни, применив его к другой стороне психологии, то есть к вопросам этики и эстетики. Я отредактировал лекции, которые читал в 1934 юлу в Гарвардском университете, и собрал их в книгу, озаглавленную «Место системы ценностей в мире фактов» (The Place of Value in a World of Facts). Книга вышла в свет в 1938 году. R ней я подробно описывал, как то, что мы испытываем как «потребность» в некой моральной или этической ситуации, вызывает векторную силу, воздействующую на нас в психологическом и неврологическом плане точно так же, как зрительное восприятие отражает психофизическое воздействие, направленное на завершенность воспринимаемого образа. Потребность всегда возникает в контексте других факторов или человеческих поступков. Она оказывает на нас сильное побуждающее воздействие даже в том случае, когда наши личные нужды не участвуют в процессе. Действительно, наши реакции на потребность способны в некоторых случаях ставить нас под угрозу физической опасности.

Я рассматривал такую потребность как объективный базис Системы ценностей, а следовательно, и человеческой морали. Таким образом, теория гештальтов с ее упором на динамику и векторы не только подводила под психологию современный физиологический фундамент, но также восстанавливала возможность проведения научного анализа некоторых из наиболее значимых сторон опыта человечества, таких, как этика. Для меня всегда имело важность то, что теория гештальтов могла быть верна как в приложении к исходным данным человеческого опыта, так и к целостности человеческой жизни. Мой коллега фон Хорнбостел однажды написал прекрасную статью под названием «Единство чувств» (The Unity of the Senses). Психология способна быть одновременно по-научному точной и по-человечески многозначной, и те из ученых, которые являлись приверженцами теории гештальтов, гордились тем, что первыми сумели продемонстрировать это.