Книга История Франции. Королевская Франция. От Людовика ХI до Генриха IV. 1460-1610 - Эмманюэль Ле Руа Ладюри

Тем не менее похоже, что при всем этом Фигон остается оригинальным мыслителем, даже если и допустить с полным основанием, что истоки его трудов следует искать в работах Люля и Рамуса (не говоря уж о возможности иных первоисточников). Действительно, этот счетовод из Монпелье сумел построить такую органиграмму современных ему государственных структур, какой мы не находим во Франции ни в его время, ни в непосредственно последовавшем за ним историческом периоде. К тому же он берется анализировать составные части государственного механизма (структуры юридические, финансовые, военные), тогда как Люль ограничивался в основном рассмотрением общества, которое оставалось в его время и феодальным, и имперским, в духе обычных классических представлений о сословиях, его составляющих. Ну а Рамус не занимался сколько-нибудь существенно политической стороной вопроса.

При такой широте своих познаний и новизне концепций Фигон заслуживает звания предтечи, хотя и малоизвестного и, главное, непризнанного. На протяжении веков попытки построения «древес познания» и органиграмм, представляющих последовательность звеньев в цепях подчиненности и власти, будут продолжены и умножены. Бэкон, Шамбер и д'Аламбер, один за другим, приложили немалые усилия к тому, чтобы прикрепить к одному общему стволу различные ветви науки. В XX веке такие «деревья» (так буквально их и называли) — органиграммы (flow charts) или попросту алгоритмы — прямо-таки процветали в различных областях знания, и в частности в лингвистике (Тесньер, Шомский…), в математике и особенно в информатике, которая обильно оснащалась древоподобными диаграммами программирования. И наконец, техника руководства промышленными предприятиями и «наука» административного управления привели в наши дни к созданию множества органиграмм, предназначенных для отображения организационной структуры фирм и бюрократических органов, с целью упростить задачи управления ими (а именно эту задачу еще в 1579 году ставил себе Фигон в своих работах, носящих отпечаток современности вопреки или же благодаря воздействию на него традиции, унаследованной от Люля, Рамуса и некоторых других).

Итак, Фигон создал небольшую, весьма содержательную книгу, в которую он включил гравюру, изображающую «древо правосудия». Небесполезно привести здесь титульное название этого труда в его полном объеме: «Слово об органах и службах как правительства, так и правосудия и финансов Франции с кратким описанием юрисдикции и компетенции каждого из них». Если такие слова, как «правосудие» и «финансы», не нуждаются в комментариях, хотя второе занимает зависимое положение от первого, то точное определение значения слов «правительство», «правление» может представить некоторые трудности. Напомним поэтому, цитируя Фигона, то, что он писал в своей книге: «истинный режим и правление в нашей республике» включает в себя такие составные части, как правосудие, финансы, полиция (т.е. все то, что относится к администрированию), и, наконец, вопросы военные и дипломатию. Но, с другой стороны, при чтении книги становится ясно, что Фигон имеет здесь в виду штаты, иначе говоря — все три сословия и, в более широком смысле, все социальные группы. Но он рассматривает их лишь через призму тех взаимоотношений, которые они поддерживают с государством — в самом широком смысле этого термина, то есть с государственными, административными и правительственными органами (в современном понимании этих терминов). Столь узкая направленность исследований Фигона сама по себе представляет большую ценность. В этих исследованиях рассматриваются почти исключительно политологические и организационные вопросы, что было редкостью в те времена (1580 г.), и они отнюдь не сводятся к изложению неких общих социологических соображений, элементы которых мы, во всяком случае, без труда можем найти в публикациях многих авторов от Шарля Луазо до Ролана Мунье.

Согласно представлениям Фигона, государство строится вокруг некоего центрального ствола[124] коим является правосудие, воплощенное в канцлере Франции или в его временном заместителе — хранителе печати (министре юстиции). Только при Сюлли в начале следующего века и в особенности при Кольбере произойдут в этом отношении некоторые изменения: канцлер утратит часть своих прерогатив, бывших — как о том свидетельствует «древо» Фигона 1579 года — очень широкими вплоть до 1661 года. Эти полномочия перейдут к тому, кого в период личного правления Людовика XIV станут называть генеральным контролером финансов. Занявший эту должность Жан-Батист Кольбер сосредоточит в своих руках руководство министерствами финансов и внутренних дел, если уместен такой анахронизм — использование нынешних названий для этих учреждений. В результате этих изменений то, что в 1579 году заслуживало названия «государства правосудия» (с учетом более высокого положения канцлера), начиная со времен Кольбера стало все более преобразовываться в государство финансов и полиции (здесь это последнее слово следует понимать в его старом смысле — как администрацию, а не в его нынешнем узком «полицейском» значении). Короче говоря, в старой триаде суверенного правления — юстиция, полиция, финансы — произошло некоторое перемещение акцентов в пользу двух последних. В эпоху Генриха III этого еще не было, и понятно почему: канцлер, которого время от времени замещал хранитель печати, оставался центром всех органов власти.

От центрального ствола в схеме Фигона отходят две главные ветви и несколько менее крупных веток. Эти ветки также растут непосредственно из ствола, но их значение не столь существенно. Главные — две первые ветви. Влево отходит от ствола большая ветвь юстиции: она изображает «верховные суды» парламентов, Парламента Парижа в первую очередь. Вправо идет толстая финансовая ветвь: пройдя через Счетную палату (это аналог Парламента, но следует за ним по своему значению), она приходит в Сохранную казну. Ее «сохранная» сторона не должна вводить в заблуждение — в действительности именно отсюда «вытекают» государственные расходы. После Сохранной казны эта крупная финансовая ветвь устремляется выше и дальше и приводит к «главной приходной кассе». Реально здесь имеются в виду податные кассы различных региональных податных органов. Они представляют собой, как это следует из самого их названия, геометрическое место хранения всех денежных поступлений, которые складываются из сборов и платежей имеющих налоговую, или домениальную основу. Они изображены вверху справа от «древа».

Теперь, чтобы вернуться к существу вопроса, отметим, используя чуть-чуть модернизированную терминологию, что свой исходный «живой сок», или, говоря словами Фигона и Бодена, свою суверенность или величие, это дерево черпает из гумуса, получает их от королевских корней, а также от основания ствола — Королевского совета. Глубокая основа суверенной власти, разумеется, имеет божественное происхождение. Ни народ, ни народное представительство не играют во всем этом никакой роли, если верить квазиабсолютисту Фигону (как далек он в этом отношении от протестантских монархомахов[125], которые еще в 70-е годы XVI столетия стали первыми теоретиками, выдвинувшими идею некоторой суверенности народа, какой-то формы народовластия). Фигон, проповедующий свою концепцию абсолютизма в противовес идеям монархомахов, пытается замалчивать объективно существовавшую действительность: в королевстве и во времена Генриха III, и при его предшественниках и наследниках имелся — и в землях языка «ойль», и в областях Лангедока — хотя и весьма несовершенный, но абсолютно реальный зачаток национального представительства в виде провинциальных и общенациональных штатов. А Фигон даже не упоминает о них в своих построениях, поскольку его взгляд замутнен «абсолютистской» идеологией. Народ, по мнению нашего автора, должен довольствоваться обожанием королевской власти и, естественно, должен быть любим ею. Народ, любящий короля или любимый им, не изображен на рисунке древа государственности.