Книга Дом над Двиной - Евгения Фрезер

Однако счастье от того, что Юра с нами, омрачалось постоянным беспокойством о судьбе дедушки. Шли дни, а от него не было никаких вестей.

В вербное воскресенье вся семья, с украшенными веточками в руках, отправилась в церковь. Храм был переполнен, люди стояли внутри и на паперти.

В понедельник бабушка начала готовиться к Пасхе, располагая лишь тем немногим, что с трудом удалось приберечь для святого дня.

Рано утром в пятницу, когда Катенька только внесла самовар и мы собрались к своему спартанскому завтраку, дедушка тихо вошел в столовую. Он рассказал, что его держали в камере, битком набитой такими же, как он, гражданскими людьми. Там были владельцы лесопилок и лавок, священники, члены местной управы. По ночам дедушку допрашивали о его деятельности в городской Думе до переворота. Дедушка всегда был за правду. Он никогда не занимался политикой, а когда его попросили помочь навести порядок, предпринимать какие-либо шаги было уже поздно.

Других тоже допрашивали. Те, кого вызывали ранним утром, часто не возвращались. Потом доходили слухи о их казни. Постепенно количество арестованных в камере сократилось. В одно утро дошла очередь до дедушки. Он простился со всеми, и те, кто оставались, в свою очередь крестили его вслед. Такой уж появился там обычай. Ожидая конца, дедушка пошел в сопровождении охраны, но когда его привели в комнату для допросов, то сообщили, что он может идти домой при условии, что не выедет из города. Потрясенный таким внезапным поворотом событий, дедушка шел домой, и слезы текли по его лицу.

Но время идет своим чередом. Опять наступила весна. Яркое солнце растопило снег и согрело землю, слышится журчание ручьев под деревянными тротуарами. Люди снова любуются волнующим зрелищем ледохода, устремленного к морю.

В нашем дворе три оставшиеся курицы, ревностно охраняемые Василием, гуляют на свободе после своего зимнего заточения. Они неуверенно ступают по лужайке среди острых стрелок изумрудной травы и мигают от слепящих лучей солнца. Грустная нотка слышится в их обычно довольном кудахтанье. Конечно, они скучают без нежных ласк своего златогрудого защитника, чей звонкий привет встающему солнцу больше не слышен — его принесли в жертву пасхальному столу.

В мае, когда бабушка, Юра и Марга высаживали рассаду, зашел Митя Данилов. Он воевал где-то в верховьях Двины, и мы гадали, жив ли он. Митя потерял родителей в раннем детстве и жил с теткой, обожавшей его. Бабушка бывала у нее, но тетка, похоже, ничего не знала о племяннике. Выяснилось, что Митя вырвался из окружения и счастливо добрался до уединенного жилья своего деда — крепкого крестьянина-старовера. Его земля и дом, окруженные дремучим лесом, болотами, озерами, были крошечным оазисом, где старик жил один, держал пару лошадей, коров, кур — в общем, вел натуральное хозяйство. Он не любил город и редко бывал там. Его единственная дочь, Митина тетка, помогала ему в делах: собирала ренту с различной собственности, ему принадлежавшей, и присматривала за осиротевшим мальчиком.

Митя жил у деда, пока не решил, что можно вернуться без опаски. Везение сопутствовало Мите. Никто его не обыскивал, никто ничего не спрашивал.

С этого дня Митя стал постоянно бывать в нашем доме. Влекла его сюда, разумеется, Марга.

Марга старалась стереть из своей памяти роман с американским женихом. Сундуки были распакованы, портрет нашей прародительницы бабушки ван Бринен снова висел на стене в спальне Марги. Марга бродила по дому, распевая задушевные народные песни, и это могло значить только одно — надвигается новый роман.

В июне Митя и Марга обручились. Этот месяц вообще был богат событиями. Появилась Мейзи Джордан и сообщила, что после многих обращений в Москву она наконец получила разрешение покинуть Россию. Мейзи планировала ехать вместе с одной молодой парой. Девичья фамилия новобрачной — Мария Анкирова. Это имя позже сыграло огромную роль в нашей жизни.

Мария заключила гражданский брак с молодым датчанином. Такой брак признавался большевистским правительством, но не царским, когда считалось, что брак может быть законным только после венчания в церкви. Выйдя замуж за датчанина, Мария автоматически стала датской подданной и в качестве таковой получила разрешение покинуть Россию. Этот странный союз был всего лишь фиктивным браком, который предложил дружески расположенный к ней датчанин, чтобы Анкирова могла попасть во Францию, где ее встретит настоящий жених, и они обвенчаются в русской православной церкви.

Мейзи зашла к нам еще раз, попрощаться. На следующий день она уезжала со своими попутчиками в Мурманск, где им нужно было сесть на судно, идущее в Норвегию. Там три компаньона должны были расстаться и ехать каждый своей дорогой. У Мейзи и Билли существовало тайное соглашение: Билли планировал побег и собирался встретиться с Мейзи в Британии.

Перед отъездом Мейзи навещала людей и предлагала взять их письма. Ее предложение встречалось с восторгом, так как письма из Британии не доходили. Секрета из своего отношения к большевикам она тоже не делала и намеревалась рассказать обо всем, что знала, в Британии. Мама, к счастью, не стала отправлять с Мейзи письма родителям и предупреждала, что ее поведение опасно. Мамино предупреждение Мейзи пропустила мимо ушей.

А мы тем временем боролись со своими бедами, которые наваливались каждый день. Главная проблема была — добывание продуктов в любом виде. Каждый день с раннего утра мы сменяли друг друга в длинных очередях, чтобы получить крошечные пайки. Странно, что в огромном крае, еще недавно богатом молочными продуктами, теперь их нельзя было достать, что кругом реки и море, полные всякой рыбы, но они ничего не давали людям. Однажды прошел слух, что в одном из кооперативов дают рыбу. Меня послали за ней, и через несколько часов я вернулась с куском рыбы, плохо просоленной и «благоухающей» на всю округу. Тем не менее мы ее съели и как-то не умерли.

Продолжались репрессии, знакомые люди исчезали один за другим. Жители окраин могли видеть, как в утренние часы людей вели на Мхи, и затем оттуда слышались ружейные залпы.

В нашем доме обыски повторялись регулярно, мы к ним даже привыкли. Был случай, когда солдаты явились по доносу, что мы прячем много серебра. Весь дом был перевернут, подушки и перины разодраны. Ничего не найдя, они перенесли свои поиски на оконные рамы и в оранжерею, где бабушка выращивала цветы. Вырвали рассаду огурцов, почву разбросали по полу. Обозлившись от неудачи, они перевернули цветочные горшки, растоптали их тяжелыми сапогами, уничтожив редчайшие, невосполнимые растения. После этого в душе у бабушки что-то сломалось, и она больше никогда не пыталась выращивать цветы.

Очень трудно переносить откровенную наглость тех, кто занимался грабежом среди бела дня. Однажды появились какие-то люди и предъявили бумажку, позволявшую им, как они вежливо объяснили, конфисковать наш рояль. Это были представители рабочих, организовавших клуб, где обязательно надо было иметь пианино. В последний раз мы видели наш старый рояль, свидетель стольких счастливых минут, когда его увозили из ворот в опасно тряской телеге.

Мадам Райская с семьей решили выехать из нашего дома в более просторное жилище. Перед отъездом она заявила, что для нее, актрисы, трехстворчатое мамино зеркало и туалетный столик были бы идеальны, и что она давно мечтает о подобной чудной мебели. И мама вынуждена была молча стоять и смотреть, как выносят ее мебель. Как ни преступны были эти действия, не оставалось другого выхода, кроме как смириться. Место рояля занял дедушкин письменный стол, мамин трельяж заменил крохотный столик с зеркалом.