Книга Геродот - Игорь Суриков

Вот как, например, повел себя однажды в Олимпии софист Гиппий Элидский, кичившийся широтой своих интересов и занятий, считавший, что знает и умеет чуть ли не всё, что доступно человеку. Эпизод этот передал Платон, вложив его в уста Сократа, обращавшегося к самому Гиппию:

«Ты говорил, что, когда однажды прибыл в Олимпию, всё твое тело было украшено изделиями твоих собственных рук, и прежде всего начал ты с перстня, сказав, что это вещь твоей работы, поскольку ты владеешь искусством резьбы по камню; и другая печатка оказалась твоим изделием, а также скребок и флакончик для масла — будто ты сработал их сам; потом ты сказал, что свои сандалии на ремнях ты собственноручно вырезал из кожи, а также скроил свой плащ и короткий хитон. Но что уж всем показалось весьма необычным и знаком высокой мудрости, так это твое заявление, будто ты сам сплел свой поясок для хитона, хотя такие пояса обычно носят богатые персы. Вдобавок ты заявил, что принес с собою поэмы, эпические стихи, трагедии и дифирамбы и много нестихотворных, на разнообразный лад сочиненных речей» (Платон. Гиппий Меньший. 368b — d).

На великий, прославленный праздник в Олимпию стекались десятки тысяч зрителей со всей Эллады. Их ничто не могло остановить. В 480 году до н. э., когда на греков надвигались колоссальные полчища Ксеркса, Олимпийские игры не были отменены![56] Они проходили как раз в тот момент, когда отряд спартанского царя Леонида пытался удержать «варваров» у Фермопил. Именно поэтому состав отряда и был таким немногочисленным: основное войско Эллинского союза планировало присоединиться к нему после окончания игр (VII. 206). Но когда они завершились, было уже поздно: персы, разгромив Леонида, прорвались через Фермопильский проход…

Однако, как ни парадоксально, сам факт, что греки даже в годину столь грозной опасности не изменили древнему обычаю, оказал им хорошую услугу, произведя на Ксеркса сильный эффект. Персидский владыка был поражен: «…К персам прибыло несколько перебежчиков из Аркадии… Их привели пред очи царя и спросили, что теперь делают эллины. Один из персов от имени всех задавал вопросы. Аркадцы отвечали, что эллины справляют олимпийский праздник — смотрят гимнические и иппические (спортивные и конные. — И. С.) состязания. На вопрос перса, какая же награда назначена состязающимся за победу, те отвечали: „Победитель обычно получает в награду венок из оливковых ветвей“. Тогда Тигран, сын Артабана (один из главных персидских военачальников. — И. С), высказал весьма благородное мнение… Именно услышав, что у эллинов награда за победу в состязании — венок, а не деньги, он не мог удержаться и сказал перед всем собранием вот что: „Увы, Мардоний! Против кого ты ведешь нас в бой? Ведь эти люди состязаются не ради денег, а ради доблести!“» (VIII. 26).

Итак, Олимпия в период игр была самым подходящим местом, где можно было «и других посмотреть, и себя показать». Выпадал случай прочесть куски из своего труда перед аудиторией не просто чрезвычайно многочисленной, но, главное, происходящей из разных мест, и не без оснований надеяться на то, что эти люди, вернувшись домой, разнесут славу историка по своим городам. С другой стороны, был наибольший шанс встретить среди слушателей тех, кто хорошо знал и помнил многие события Греко-персидских войн, и на основании их рассказов внести дополнения или поправки в свое сочинение.

Возможно, именно в Олимпии произошел упоминавшийся выше эпизод, когда чтение Геродота слушал Фукидид, еще мальчиком, и был растроган до слез («Суда», статья «Фукидид»). Будущего «наследника Геродота» взял с собой на игры его отец Олор, отправившись туда не только в качестве зрителя, но не исключено, что и участника. Известно, что ветвь рода Филаидов, к которой принадлежали Олор и Фукидид, славилась успехами в спортивной борьбе.

Олимпия находилась на Пелопоннесе. Там же располагалась и Спарта — во времена «Отца истории» вторая, наряду с Афинами, «сверхдержава» греческого мира и, что еще важнее, лидер эллинского сопротивления на первом этапе Греко-персидских войн. Никак нельзя было писать об этом конфликте, не останавливаясь подробно на спартанских делах. Но по всему чувствуется: Спарта знакома Геродоту меньше, чем Афины.

Как мы знаем, галикарнасский историк с определенного, довольно раннего момента своей биографии зарекомендовал себя как ревностный сторонник афинян, что ставило его по отношению к спартанцам в положение если не врага, то уж, во всяком случае, и не преданного друга. Прошли те годы, когда два сильнейших греческих полиса «рука об руку» отражали натиск персов. Не успели изгнать «восточных варваров», как уже в рядах победителей начались трения между бывшими соратниками. В те времена любому греку уже приходилось выбирать: «за Спарту или за Афины?».

Союз между афинским и спартанским полисами официально сохранялся до 462 года до н. э. Однако после изгнания Кимона из Афин противостояние двух славных городов не просто возобновилось, но вышло на новый уровень. Между бывшими союзниками началась так называемая Малая Пелопоннесская война (460–446), которая шла с переменным успехом, не принося решающего перевеса ни одной из сторон, и в конце концов завершилась мирным договором, разграничившим афинскую и спартанскую «сферы влияния» в Греции и Эгеиде. Звон оружия стих, но прежнего доверия и дружбы, конечно, уже не было. Недавний конфликт заслонил собой совместную борьбу против Персии. Нарастали взаимные претензии, внешнеполитическая обстановка становилась все более напряженной. Зрела новая война.

Именно потому, что Геродота чрезвычайно тепло принимали в Афинах, — его никак не могли так же принимать в Спарте. Спартанский полис, суровый, военизированный, отгородился от прочих государств Эллады подобием «железного занавеса». Пребывание любых иноземцев на территории Спарты не поощрялось — дабы они, с одной стороны, не «развратили» местных граждан, а с другой — не выведали военные тайны.

Полный контраст спартанцев и афинян был замечен уже современниками событий. Перикл говорил: «В военных попечениях мы руководствуемся иными правилами, нежели наши противники. Так, например, мы всем разрешаем посещать наш город и никогда не препятствуем знакомиться и осматривать его и не высылаем чужеземцев из страха, что противник может проникнуть в наши тайны и извлечь для себя пользу» (Фукидид. История. II. 39. 1).

Разумеется, по тем временам совершенно исключить проникновение иноземцев в свое государство спартанцам было невозможно, тем более что их полис по территории был самым большим в Греции, а эффективная охрана государственных границ в полисных условиях не могла быть организована — не было никаких застав с гарнизонами, пограничников с собаками, колючей проволоки по периметру… Так что выходцы из других городов в Спарту все-таки попадали. Для борьбы с ними применяли специальную меру, называвшуюся «ксенеласия» (в переводе — «изгнание чужаков»): время от времени их выявляли и выдворяли за спартанские пределы. Разумеется, это не относилось к официальным представителям различных полисов, прибывших с дипломатической миссией. Впрочем, даже с ними не слишком церемонились. Так, когда Лакедемон посетил в качестве посла Аристагор, тиран Милета и вождь Ионийского восстания, царь Клеомен I заявил ему: «Друг из Милета! Покинь Спарту до захода солнца!» (V. 50). Ранее спартанцы выслали из страны самосского посла Меандрия (III. 148).