Книга Вольф Мессинг - Борис Соколов

Очевидно, на мысль о родстве наталкивали как почти полное совпадение фамилии, так и внешнее сходство. Однако на самом деле никакое родство между двумя однофамильцами не прослеживается. А родился Эгмонт Львович не в 1940-е годы, а немного раньше — 23 июля 1938 года, и не в Новосибирске, а в Ашхабаде. Вот что он рассказал о знакомстве с Мессингом водном из интервью: «Мы уехали из Москвы в августе 1941 года, я был тогда трехлетним крохой. После долгих скитаний осенью 1942 года мама, бабушка и я поселились в Новосибирске. Мы снимали комнату на улице Омской, 17, у хозяйки Евдокии Гавриловны Козоловой».

В другом интервью Месин-Поляков уточнил: «Насколько я помню, мы с мамой и бабушкой переехали из Ашхабада в Новосибирск, когда мне было около пяти лет. Отец мой в то время служил на границе, был музыкантом в оркестре погранвойск. Эгмонтом он меня назвал в честь знаменитой увертюры Бетховена, которую любил исполнять на аккордеоне. В Новосибирске же меня перекрестили в Алексея — в честь маминого брата, летчика, погибшего на войне. Так что у меня два имени… И на этих новосибирских крестинах присутствовал Вольф Григорьевич Мессинг, ставший моим крестным отцом.

Он предсказал гибель Леши. Я присутствовал при этом. Он сказал об этом моей маме. Леша погиб на Таманском полуострове.

Жили мы на улице Омской, в доме номер 17 — довольно большом, с огромными, как мне тогда казалось, деревянными ставнями. Хозяйку звали Евдокия Гавриловна Козолова. Бабушка работала в обкомовской столовой и именно там познакомилась с Мессингом: они разговорились, она пожаловалась на наши беды, и он настолько проникся, что специально пришел познакомиться со мной. С того самого дня у нас завязались по-родственному близкие отношения…

Бабушка работала в столовой — то ли обкомовской, то ли принадлежащей авиационному заводу имени Чкалова, я не могу сказать точно. Нотам проводили разные приемы, приезжало руководство… Бабушка была шеф-поваром, она готовила прекрасно. Однажды у них на кухне возник высокий мужчина с взлохмаченными кудрявыми волосами, посмотрел туда-сюда: “Ну, бистро, бистро по хозяйству!” — сказал он.

Потом он появлялся на кухне не один раз. Не знаю, с какой целью, видимо, контролировал, чтобы не отравили кого-нибудь из гостей. В один из таких визитов он увидел бабушку — она стояла у окна, была чем-то очень расстроена и погружена в свои мысли.

Потом, когда я Мессинга знал уже не один год, я понял, что для него было естественным обратиться к опечаленному человеку — он был очень добрым. “Что случилось?” — спросил он тогда. Младший сын бабушки Леша был летчиком и находился на фронте, да еще я заболел. У меня было сильное истощение, кроме того, меня преследовали кошмары, спровоцированные впечатлениями от войны. Мне врезалось в память, как во время бомбежки, в которую попала наша семья при эвакуации, катятся арбузы, разбиваются, разлетаются… Их мякоть мне казалась кровью… Вольф предложил посмотреть меня. В тот свой визит он показал многое из того, что умел. С тех пор Мессинг стал заходить к нам. Зимой меня крестили в церкви, и он стал моим крестным отцом».

Мальчик, которому зимой 1943/44 года было всего лишь пять лет, вряд ли мог помнить сам момент крещения. Но вряд ли он мог выдумать, что был крещен в честь погибшего дяди Алексеем. Если родители Эгмонта-Алексея были людьми истинно верующими, они конечно же не могли не сообщить ему о факте крещения. Но поскольку Мессинг никак не мог быть крестным отцом Месин-Полякова, то остаются только две версии. Либо вся версия с Мессингом как его крестным отцом выдумана Месин-Поляковым с начала до конца. Либо родители говорили ему о Вольфе Мессинге как о его крестном отце лишь образно, метафорически, имея в виду ту заботу, которую он проявлял о мальчике. Мне лично более логичной и вероятной кажется первая версия, хотя близость Эгмонта-Алексея Месин-Полякова к Мессингу в последние годы жизни великого телепата не вызывает сомнений и подтверждается, в частности, воспоминаниями Татьяны Лунгиной.

Мог ли Мессинг появляться на кухне обкомовской столовой в Новосибирске? Вероятно, мог. Не исключено, что он устраивал там встречи с кем-то из своих высокопоставленных поклонников и мог зайти на кухню, чтобы согласовать с шеф-поваром меню. Вольф Григорьевич в войну не голодал, а лучше всего кормили в Новосибирске наверняка в обкомовской столовой. Сам Мессинг к номенклатуре не принадлежал, но номенклатура его уважала и даже до некоторой степени гордилась знакомством с таким уникальным человеком.

Месин-Поляков утверждал: «Я действительно очень отчетливо запомнил практически весь период нашей новосибирской жизни. Помню, например, как Мессинг зашел к нам в гости и мы все вместе праздновали знаменитую передачу самолета летчику Константину Ковалеву. Обстановка была очень веселая и душевная. Что касается волшебства… Конечно, Вольф Григорьевич не раз изумлял и поражал меня. Как-то раз он одним взглядом заставил воробьиную стайку дружно спуститься ко мне, на землю. В тот день, когда отмечали передачу самолета, Вольф Григорьевич подарил Ковалеву, тоже гостившему у нас, замечательные золотые швейцарские часы. Точно такие же он носил сам. Мне, любопытному мальчишке, разумеется, тоже захотелось посмотреть на эти часы, и я попросил Вольфа Григорьевича показать их мне поближе. На что он сказал: “А ты пойди, встань вон в тот уголок, вытянись по стойке смирно, протяни ручку вперед — и через три минутки у тебя будут такие же часы…” Я так и сделал: постоял, постоял — и вдруг вижу, что на моей руке действительно надеты часы! Я их туда-сюда крутил, вертел, рассматривал, слушал. А через какое-то время они вдруг исчезли…»

Честно говоря, история с часами, будто бы подаренными Мессингом Ковалеву, большого доверия не вызывает. Об этом ценном подарке ничего не упоминает сам Ковалев в статье, посвященной Мессингу. История же с воробьями, которых Мессинг будто бы посадил на землю одним своим взглядом, может вызвать разве что улыбку. Мало ли почему воробьям вздумалось приземлиться! Ведь гипнозу, то есть словесному, а уж тем более телепатическому внушению, животные не поддаются. Их можно лишь ввести в гипнотический сон. Точно так же история с золотыми часами, будто бы надетыми незримой силой на руку маленького Месина, а потом столь же внезапно исчезнувшими, может быть случаем гипноза. Но в то же время Месин-Поляков мог сочинить эти истории позднее, уже в зрелом возрасте. Сомнения вызывает и то, что много десятилетий спустя Эгмонт Львович мог сколько-нибудь точно помнить свои встречи с Мессингом в возрасте пяти лет. Строго говоря, у нас даже нет документальных доказательств, что семья Месин-Поляковых познакомилась с Мессингом в годы войны, а не позже.

Далее Месин-Поляков вспоминал: «Как-то зимой со мной произошел несчастный случай — я, решив проверить мамины слова о том, что хорошим детям Дед Мороз посыпает все вокруг сахаром, а плохим — льдом, лизнул щеколду и содрал кожу на языке. Рана заживала очень долго. Мы вынуждены были даже купить курицу — чтобы лечить мой язык свежим яйцом. И вот однажды бабушка отправила меня в сарай за яйцом. А Мессинг, который как раз в тот момент был у нас, говорит: “Не нужно ходить в сарай. Зайди в свою комнату — там, в штопальнице на столе, найдешь яичко”. Я захожу в комнату и вижу, что на столе в штопальнице и в самом деле стоит яичко — оно было теплым на ощупь, будто курица снесла его только что… У меня до сих пор в голове не укладывается, каким образом ему удавалось делать такие вещи…»