Книга По следам "Турецкого гамбита", или Русская "полупобеда" 1878 года - Игорь Козлов

Кризис на Балканах придал и новый импульс обсуждению в Лондоне проектов раздела Оттоманской империи. Именно в этот период, по словам В. И. Шеремета, обсуждался «даже, как отвлекающий маневр, вопрос о соглашении Англии и России по вопросу о разделе Турции»[508].

При всем нервозном отношении Дизраэли к покушениям на суверенитет Турции, этот фактор все же не был для него «священной коровой». Английский премьер сильно волновался лишь тогда, когда Турцией начинали заниматься континентальные державы, и прежде всего Россия, без предварительного сговора с «владычицей морей».

Еще до начала обличительной кампании в прессе по поводу резни в Болгарии, 28 мая (9 июня) 1876 г., еще раз поворчав днем в палате лордов на устроителей Берлинского меморандума, вечером на банкете у барона Л. Ротшильда Дизраэли буквально сразил российского посла графа П. А. Шувалова своим предложением:

«Если Россия в настоящий момент скажет нам, чего она хочет, то мы сумеем договориться, но пусть она сделает это прямо, а не через посредников…»[509].

На следующий день Дизраэли призвал Шувалова «выкинуть из головы» предрассудки в отношении английской политики и довольно откровенно заявил:

«Ни я, ни мое правительство не доверяем великим державам, управляемым мудрыми мужьями с консервативными принципами. Я не доверяю вам как в Азии, так и в Турции. Что же касается Азии, то на днях я провозгласил новую политику: я не стану оспаривать там ваши действия или проверять наращивание ваших сил, мы только попросим вас не предпринимать ничего в направлении Афганистана, что могло бы угрожать нашим азиатским владениям. Также я не стану подозревать вашу политику в Турции. Я предполагаю, что такое мудрое и сильное правительство, как ваше, не стремится к поспешным действиям и ожидает, пока природа вещей не сотрет Турцию с карты Европы, что рано или поздно случится, потому что это неизбежно»[510].

Далее британский премьер прокомментировал балканские события и бесплодность словесных демаршей континентальных держав. По его мнению, христианское население борется не за реформы, а за независимость. Победят славяне — великим державам останется только констатировать свершившийся факт, победят турки — великие державы предпримут усилия по сдерживанию резни. Но в любом случае кровопролитие неизбежно. Отвечая на «такой циничный взгляд», изумленный Шувалов заявил только одно — на Балканах Россия стремится лишь улучшить положение христианского населения и не намерена «поднимать весь Восточный вопрос»[511].

Дизраэли не был склонен к чувствительности в реальной политике. Для большей убедительности собственных аргументов у него под рукой была средиземноморская эскадра, часть боевых кораблей которой направлялась в Безикскую бухту у входа в Дарданелльский пролив. Премьер был убежден, что аргументы главного калибра британских броненосцев гораздо доходчивее и эффективнее аргументов вербальной дипломатии.

Правящие политики с берегов Туманного Альбиона, не сковывая себя идеологическим грузом, а заботясь только о реальных выгодах, в очередной раз разыгрывали прагматичную и в перспективе беспроигрышную комбинацию. Все было в одном флаконе и готово к употреблению по ситуации. Грозя туркам, они одновременно поощряли их воинственный настрой. Призывая Петербург к двусторонним договоренностям, они в то же время посылали в российскую столицу предупредительный сигнал: «Не увлекайтесь, мы у ворот Константинополя, и мы начеку!» К тому же британские броненосцы у входа в проливы были лучшей гарантией готовности кабинета тори не опоздать к возможному дележу наследия Османов. Гладстон бил в десятку, когда предположил, что «флот расположился наилучшим образом для того, чтобы, в случае распада Османской империи, захватить ее лучшие куски»[512].

Распутье российской дипломатии

Ну, а как же Берлинский меморандум? А он вовсе не был доведен до турецкого правительства. Под влиянием британской позиции к нему быстро охладели сначала Франция и Италия, а затем и Германия с Австро-Венгрией. О меморандуме как-то быстро стали забывать. Усилия России сколотить общеевропейский блок давления на Турцию в очередной раз разбивались об упорное несогласие британского кабинета.

Но Берлинский меморандум еще и запоздал. Он уже не соответствовал новым тенденциям развития Балканского кризиса. События на Балканах явно начинали перетекать в какой-то новый, более драматичный этап. «Ныне, — писал Горчаков Шувалову 2 (14) июня 1876 г., — пред нами новое положение, которое трудно еще определить»[513]. Тугой узел балканских противоречий затягивался настолько, что спектр мирных возможностей дипломатии стремительно сужался, и все сильнее заявляла о себе возможность иная — разрубить его мечом.

И как бы в подтверждение этого 20 июня (2 июля) 1876 г. европейские столицы облетело сообщение: Сербия и Черногория объявили Турции войну и открыли военные действия. Все взоры в этот момент обратились к России: решится ли она обнажить меч?

А Россия, в лице своей дипломатии, пребывала в разочаровании и стояла на распутье. Команда Горчакова как рыба об лед билась в надежде достичь европейского согласия по способам воздействия на турецкое правительство в интересах защиты балканских христиан. Но согласие это никак не складывалось, а перспективы его становились все более туманными. Политические интересы правительств великих держав были далеки от сострадательных порывов и проявляли растущую несогласованность с российскими.

Действия Англии и Австро-Венгрии все более воскрешали в памяти их политику в период Восточного кризиса 1852–1853 гг. Было очевидно, что обе державы стремились не допустить усиления влияния России на Балканах. Англия противодействовала почти открыто. Австро-Венгрия, имея виды на Боснию и Герцеговину, не торопилась присоединяться к решительным предложениям России и явно выжидала удобный момент для упрочения собственных позиций на Балканах.

Франция и Италия ключевой роли в разгоравшемся кризисе не играли и только делали свои скромные ставки за столом основных игроков в зависимости от хода игры и собственных интересов.

Оставалась Германия, которая все больше раскрывала свою заинтересованность в вовлечении России в войну с Турцией. Переключить внешнеполитическую энергию своего восточного соседа с западного направления на юго-восточное и тем самым, как выразился французский дипломат Шодорди, остаться со своим западным соседом (Францией) tête-a-tete — план этот был голубой мечтой Бисмарка.