Книга Оскар Уайльд - Жак де Ланглад

Шерард предпринял тщетные попытки заручиться рядом подписей, в том числе подписью Эдмона де Гонкура под петицией к королеве Виктории в защиту несчастного друга. В семействе Доде веселились; Леон, считавший себя литератором, смешил окружающих шуткой, в которой грубость соперничала с глупостью: «Ах, этот! Наверное, его мать, еще глядя на свое дитя в люльке, подумывала: Уж этот-то сумеет перевернуться!»[507] Однако забавляясь, он как будто забывал о том, что в Лондоне произведениям Уайльда устроили аутодафе, что его фотографии, выставленные в витринах книжных лавок, рвали на части, а его мебель разбазаривали за гроши.

Правда, французская пресса не оставила без внимания политическую сторону процесса, отмечая, что уже начато расследование по делу лорда Роузбери, выдано два ордера на арест известных деятелей, оказавшихся замешанными в этом скандале, и что в действительности Оскар Уайльд оказался в центре заговора гомосексуалистов, который разворошил маркиз Куинсберри, кстати, сам ведущий распутный образ жизни, впрочем, как и все его сыновья, младшего из которых обвиняли в помрачении рассудка, поскольку он хотел жениться на Лоретте Аддис, официантке из бара! Постепенно сарказм уступал место жалости, особенно когда стало известно, как осунувшегося и изнуренного Уайльда мучили скабрезными деталями к неописуемому удовлетворению публики и маркиза, не пропускавшего ни одного заседания.

В последний раз суд собрался 1 мая 1895 года. Председатель подвел итог состоявшимся слушаниям. Он подтвердил снятие обвинения в преступном сообщничестве и зашел настолько далеко, что обратил внимание присяжных, что свидетели обвинения «сами оказались не только сообщниками (…), но (…) и профессиональными шантажистами». Замешательство присяжных стало тем более очевидным, что Фред Аткинс был уличен в клятвопреступлении и лжесвидетельстве, и судья недвусмысленно указал на необходимость проверки показаний сообщников, а также на то, что присяжным следует учитывать, что личности всех этих молодых людей более чем сомнительны. Наконец в заключение судья, речь которого была дословно процитирована в газете «Таймс», попросил присяжных не принимать во внимание при вынесении решения произведения и письма Уайльда, которые сам автор с готовностью передал суду. В 13 часов 35 минут поколебленные в своей уверенности присяжные удалились для совещания. Они вернулись в зал суда только в 17 часов 15 минут и вынуждены были констатировать, что их мнения по основному корпусу обвинений разделились; по обвинению в заговоре присяжные вынесли вердикт «невиновен».

Куинсберри пришел в бешенство и с угрозами покинул здание суда. Оскар Уайльд, похоже, уже не отдавал себе отчет в том, что дело идет к оправдательному приговору. Он вернулся в камеру. Его адвокат подал еще одну просьбу об освобождении под залог, и ему вновь отказали. Наконец, 7 мая было получено разрешение на освобождение под залог в размере пяти тысяч фунтов, которые внесли лорд Дуглас Хоуик, чем вызвал непередаваемый гнев маркиза, и преподобный Стюарт Хедлэм, восхищенный мужеством Уайльда во время процесса и возмущенный бесстыдной кампанией в прессе. Однако пристрастность толпы достигла таких пределов, что этот великодушный поступок стоил преподобному угроз быть забросанным камнями со стороны банды одержимых молодчиков, собравшихся перед его домом в Блумсбери.

Сразу же после освобождения из-под стражи Уайльд, преследуемый боксерами Куинсберри, тщетно попытался найти гостиницу, чтобы переночевать, и получил отказ у нескольких владельцев гостиниц, которые сочли его нежелательным постояльцем; он вынужден попросить приюта у своего брата, но в конце концов нашел прибежище у Леверсонов в доме 2 по Кортфилд-гарденз, где к нему вернулся вкус к жизни. На другой день Фрэнк Харрис повез его обедать. Уайльд опасался быть узнанным в привычных ему ресторанах и предпочел более отдаленное от центра города заведение на Грейт Портланд-стрит. Здесь он признался Фрэнку Харрису в том, что свидетельство прислуги из «Савоя» о том, что его якобы видели лежащим в постели вместе с молодым человеком, не имеет к нему никакого отношения: «Свидетельство горничной ошибочно. Они ошиблись, Фрэнк. Тогда в „Савое“ был вовсе не я. Это был Бози Дуглас. Я никогда бы не осмелился»[508]. Ошеломленный Харрис умолял его сообщить об этом адвокату, так как эти сведения могли полностью разрушить обвинение и переложить вину на Бози Дугласа. Но Уайльд в очередной раз отказался скомпрометировать Бози и, несмотря на настоятельные уговоры друзей и Констанс, отверг идею покинуть Англию, прежде чем возобновится его судебный процесс. Он знал, что Бози находился в Париже; он получил от него письмо, написанное в «Отель де дё Монд», расположенном на авеню Опера, где Дуглас жил из милости владельца гостиницы, причем делил свой номер с Чарльзом Хики!

А процесс тем временем продолжался, и на этот раз главным обвинителем должен был выступить сэр Френсис Локвуд. Даже Карсон, возмущенный настойчивостью правосудия, которое, несмотря на крайнюю сдержанность присяжных, стремилось любой ценой добиться вынесения максимально строгого приговора, счел своим долгом вмешаться. Он обратился к прокурору Локвуду:

— Неужели вы не можете отпустить его? Он и так настрадался.

— Я бы рад, но мы не в силах этого сделать, поскольку как в Англии, так и за границей немедленно скажут, что мы были вынуждены отказаться от дальнейшего разбирательства по этому делу из-за имен тех лиц, которых обвиняет в своих письмах Куинсберри.

При этом он умолчал о том, что поставщик Тейлора Морис Шваб приходился ему сводным племянником.

Тем временем Оскар, словно забыв об ожидающей его участи, продолжал из своей комнаты в доме Леверсонов кричать о любви к Бози и всячески превозносить его, делая особое ударение на чистоте их взаимной страсти, помогающей ему переживать те ужасные мгновения, которые выпали теперь на его долю. Во время этого антракта он не прекращал засыпать его письмами, сравнивая со всей земною красотой, и петь гимны их вечной и бесцельной любви. Бози — и нежный цветок, и луч солнца, и прелестнейший из всех мальчиков. К счастью, ни одно из этих многочисленных писем, написанных с конца апреля и до вынесения приговора, не попало в чьи-либо посторонние руки. Можно представить, какой разразился бы скандал, если бы в зале суда зачитали отрывки, в которых Уайльд доходил почти до безумия: «Сейчас я думаю о тебе, как о мальчике с золотыми волосами и сердцем Христа в груди (…) Моя прелестная роза, моя лилейная лилия (…) Ты будешь со мною в моем одиночестве (…) Для меня ты весь, от шелковистых волос до изящных ступней, — воплощенное совершенство…»

Процесс возобновился 21 мая, когда на сцене театра «Сент-Джеймс» шел «Триумф обывателей». Альфреду Паркеру было предъявлено обвинение в «грубой непристойности» и сводничестве. Вместе с тем присяжные признали его «невиновным» по обвинению в поставке партнеров для Уайльда. Затем было объявлено, что суд не располагает доказательствами непристойных действий, совершенных Уайльдом и Ч. Паркером. Адвокат Уайльда немедленно констатировал, что это уже второй случай, когда присяжные разошлись во мнениях по вопросу о виновности его клиента. Но даже это не помешало тому, что 22 мая Оскар Уайльд вновь предстал перед уголовным судом и вновь — вопреки всякой логике — был обвинен в совершении непристойных действий с Вудом, Шелли, Паркером… тогда как за все время предыдущего разбирательства суду не удалось получить ни единого доказательства. Тем не менее на этом заседании Альфреду Тейлору был вынесен обвинительный приговор; вся пресса сделала вывод о виновности Уайльда, в то время как его процесс еще даже не начался. Сразу после оглашения приговора Тейлору Куинсберри, который не простил своему сыну Дугласу участие в уплате залога, написал его матери: «Должен поздравить самого себя, если уж не с появлением Перси, то с вердиктом присяжных. Перси похож на свежевырытый труп. Опасаюсь безумия поцелуев. Тейлор виновен. Завтра наступит очередь Уайльда»[509].