Книга Тринадцать гостей. Смерть белее снега - Джозеф Джефферсон Фарджон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Каким же образом?
– Уж я найду способ. Повторяю: никто не сможет испортить мне Рождество!
Джесси слабо улыбнулась. Неукротимый энтузиазм Лидии согревал лучше любого камина.
– Но не следует забывать, что мы в чужом доме, – робко запротестовала девушка.
– Моя дорогая, после всех тех вольностей, которые мы себе уже позволили, украшение дома – ничтожный пустяк! Не знаю, как у вас, но у меня чувство приличия несколько притупилось! От нас ничего не зависит – мы плывем по течению, а оно несет нас куда хочет. Так о чем же беспокоиться?
Чтобы развеять последние сомнения, Лидия прибегла к своеобразной защите:
– Разве в наших силах остановить снегопад, из-за которого застрял наш поезд? Нет! Разве мы нарочно потерялись? Нет!
– Но мы могли бы остаться в поезде.
– Сойти с поезда – не преступление! А потом возникшие обстоятельства: этот несчастный случай с вами, риск подхватить пневмонию, жизненная необходимость согреться чаем и воспользоваться полотенцами – нам ведь надо было обсохнуть, – еще простуда мистера Томсона и невозможность куда-либо уйти. И ведь дом совершенно пустой, так что спросить разрешения просто не у кого. В одном я уверена на сто процентов: тащить куда-то мистера Томсона – значит обречь его на верную смерть. А здесь я сумела раздобыть для него грелку!
– Но доктора раздобыть мы не сможем?
– Ни малейшего шанса. Даже если бы здесь был телефон – а его нет, – доктор сюда просто не доберется. Интересно, что там делается внизу? Вы не возражаете, если я вас ненадолго покину?
– Нет, конечно! Со мной все в порядке.
– Я скоро вернусь.
Оставшись одна, Джесси откинулась на подушку и некоторое время смотрела на выцветший розовый полог у себя над головой. Она никогда не спала на кровати с балдахином, и ощущения были противоречивыми. Сначала ей понравилось. Казалось, она вернулась в милое безмятежное прошлое, где не было борьбы за существование, принимающей подчас такие постыдные формы. Снег растаял, за окном было солнечное деревенское лето, в доме царили мир и покой.
Потом легкость постепенно исчезла, и в душу закрался страх. Джесси сочла его результатом свалившихся на нее невзгод – ноющей ноги, пережитого волнения, упущенного ангажемента и трудностей в поисках нового, а также покашливания и бормотания крайне неприятного субъекта, находящегося за стенкой. Однако такое настроение возникло вовсе не из-за этих событий. Страх был какой-то беспричинный. Он все усиливался, пока у нее не засосало под ложечкой. Она резко выпрямилась, охваченная безотчетным ужасом. Казалось, на нее давят стены и столбики старинной кровати…
– Да что с тобой такое? – прошептала Джесси, стараясь сохранить ясность мыслей. – Ведешь себя как идиотка.
Дневник выскользнул из-под подушки и оказался рядом с Джесси на простыне. Радостно схватив этот родной ей предмет, она продолжила писать:
«Наш поезд завалило снегом, и я вместе с несколькими пассажирами попыталась добраться до другой станции – Хаммерсби, нет, кажется, Хеммерсби, точно не знаю. Но метель была такая сильная, что мы сбились с пути. Потом я, как последняя дура, упала и подвернула ногу. Тогда молодой человек по имени Дэвид Кэррингтон, очень симпатичный, донес меня до какого-то дома, где мы сейчас находимся и будем здесь, пока не кончится снегопад, если он вообще когда-нибудь кончится. Дом оказался каким-то странным: в нем никого не было, а на столе был накрыт чай и везде горел огонь в каминах. Мы стали пить хозяйский чай, все сказали, что в этом нет ничего такого, но тут я не совсем уверена, хотя нам, конечно, не мешало согреться. Потом Дэвид Кэррингтон отнес меня в комнату, где я сейчас нахожусь, он очень сильный. Я лежу в постели, а парень, конечно, ушел, хотя я и не раздевалась. Мне тепло и очень хорошо».
Джесси чуть помедлила. Последние два слова она написала с некоторым вызовом, но потом решила слегка успокоить совесть и не искушать судьбу.
«Вообще-то ситуация не очень приятная. Немного беспокоит возвращение хозяев, хотя как они могут вернуться в такую погоду. И нога все еще болит, правда, не очень сильно. И еще здесь есть люди, которые просто действуют на нервы. Я не имею в виду мистера Томсона, его попросту жаль, он лежит в постели (не в моей) с высокой температурой. И, конечно, это не Кэррингтоны, брат с сестрой: Лидия очень милая, а Дэвид из тех, к кому сразу же испытываешь симпатию, на него можно положиться. И потом, он очень интересный мужчина. Но вот старик, мистер Молтби, какой-то чудной, он физик или что-то в этом роде. Еще есть и другой, совсем неотесанный, но он, слава богу, ушел. Самый противный – это мистер Хопкинс, знаю я таких типов. Он тоже сошел с поезда, только позже нас, и теперь говорит, что там кого-то убили. Он занял соседнюю комнату, и не просто так, а чтобы быть поближе ко мне. Между нашими комнатами есть дверь, и он наверняка подглядывает в замочную скважину. Он хотел, чтобы я осталась с ним в купе. Если бы он подкатился ко мне не с пустыми руками, я, наверное, осталась, хоть он и противный. Мне, видно, никогда не стать порядочной, хоть это и не моя вина. Жить-то надо. И грабитель говорил то же самое. Интересно, что сейчас с ним, я часто думаю: это он стянул мою брошку или я ее сама потеряла? Людям, конечно, надо доверять, но, видно, не всегда, прямо плакать хочется от этого. Я, правда, и сама не лучше…»
Ее карандаш вдруг застыл в воздухе. Дверь тихо открылась, и в комнату заглянул мистер Хопкинс.
– Так это ваша комната! – воскликнул он с фальшивым удивлением.
– А вы что, не видите? – бросила Джесси, захлопывая дневник.
– А мне показалось, что это моя.
– Я так и поняла, можете не извиняться.
– Не собирался даже.
– Я это заметила. Ну, раз вы ошиблись комнатой, не пойти ли вам в свою?
Мистер Хопкинс нахмурился. Он был без пиджака и держался за подтяжки, засунув большие пальцы в проймы жилета.
– Ну что ты такая неприветливая! – Он повернул голову и посмотрел в коридор. – Мы все попали в переделку и должны держаться вместе.
– «Держаться вместе» – значит вламываться в мою комнату и не уходить?
Хопкинс, пожав плечами, хотел дать задний ход, но передумал.
– Послушай, мы влипли в историю, ты хоть понимаешь это? В очень скверную историю!
В голосе его звучала нервозность. Мистер Хопкинс растерял весь свой апломб, который делал его столь невыносимым в поезде, но приятнее он от этого не стал.
– Я все понимаю, – ответила Джесси. – Вот только если вас здесь обнаружат, история станет еще сквернее!
– Да кому меня тут обнаруживать! Я же не дурак, да и ты тоже! Ты неглупая девчонка, которая знает, что к чему, и не теряет головы. Мне такие нравятся. И не морщи свой носик! Я только хочу сказать, что раз уж мы застряли в этой проклятой дыре, нам стоит быть друг с другом поласковей. Разве ты не хочешь получить хороший рождественский подарочек?