Книга Гордость и страсть - Шарлотта Физерстоун

«Так, значит, ты выжил? Поразительно».

«Моя мать умерла».

«В самом деле? — поинтересовался он голосом, в котором не прозвучало ничего, кроме холодной насмешки. — Знаешь ли, мальчик, первое, что ты должен усвоить: у шлюх короткий век. Они нужны на какое-то время, а когда начинают досаждать, их отбрасывают с дороги, чтобы не надоедали».

«Вы — мой отец».

«Нет, я только бросил свое семя, а это совсем другое дело, — сказал он и засмеялся, спускаясь по ступеням ко мне, потом, схватив меня за воротник куртки, приподнял в воздух, чтобы заглянуть в такие же серебристые, как у него, глаза. — Удивительно, в тебе нет ничего от нее, маленькой шотландской девчонки, что родила тебя».

Адриан помнил глаза отца, в них не было ничего, кроме отвращения.

«Жаль, что моя жена оказалась не способна на такое. Мои дети, законные наследники, очень похожи на нее. Они оба — французские неженки, слабые и безвольные, им не передалось ни капли крови Йорков».

«Что вы сделаете для меня?»

Он отпустил воротник, и я упал на ступеньки.

«Сделаю для тебя? Мальчик, я ничего не стану делать для тебя. Мужчины сами прокладывают себе путь в жизни. Возвращайся, когда из тебя выйдет толк, что могло бы меня заинтересовать».

Потом он ушел, а на прощание швырнул мне несколько монет и посмеялся над тем, как я ползал в темноте, пытаясь их собрать.

Люси плакала, слезы катились по ее щекам. Ей всегда казалось, что она была несчастным ребенком, но ее детство теперь представлялось почти идеальным в сравнении с тем, что пришлось перенести ее мужу. Она подумала о своем отце, о том, как он ударил Габриеля, оставив шрам, и потянулась, чтобы поцеловать рассеченную бровь, разделить его боль и утешить.

Выпрямившись, он, казалось, отогнал прочь это воспоминание.

— Мясник… Ты помнишь мистера Бичера? Он нашел меня следующим утром спящим среди его свиней. Я думал, он спустит с меня шкуру, но они с женой оказались бездетными и взяли меня к себе, кормили, одевали и заботились обо мне, как могли, обучили ремеслу.

— Я и сейчас помню тот день, когда впервые тебя увидела на нашей кухне. Ты отказывался разговаривать и не брал пирог, которым я тебя угощала.

— Мне было четырнадцать, и я чувствовал благоговейный трепет перед тобой. Ты была так целомудренна и невинна, мне так хотелось прикоснуться к тебе, убедиться, что ты не сон, а реальность.

— Ты ведь почти не разговаривал со мной.

— Я говорил на кокни, моя речь была слишком простонародной. Твоя речь напоминала мне об отце, о той ночи, когда я приходил к нему. Я чувствовал свою ничтожность, но не хотел, чтобы ты так думала обо мне. Вот я и старался меньше разговаривать не только в первый раз, но и вообще. Зато я внимательно наблюдал. Но потом все же не выдержал, ты была такой болтушкой. Я видел, как тебе одиноко и скучно. А еще я видел, что тебе хорошо и весело с прислугой и со мной. Ты с такой любовью шила платья для своих кукол, а однажды в городе я наблюдал за тем, как ты засмотрелась на красивую позолоченную кроватку с голубым пологом в витрине магазина игрушек. Мне тогда захотелось купить ее для тебя, но я понял, что никогда не смогу позволить себе ничего подобного. Это только утвердило меня в том, что я был недостаточно хорош для тебя.

Вот тогда мне и пришло в голову самому сделать кроватку и подарить тебе. Я в кровь изрезал пальцы, работая над ней. — Улыбаясь, он качал головой. — Это все, что я мог подарить тебе, а когда твой отец отобрал ее, обозвал меня… Я почувствовал, будто бы мне снова шесть и я ползаю, стараясь найти чертовы монеты. Уходя, я дал себе клятву, что, когда мы снова увидимся, стану тем, кто будет тебя достоин.

Боль, которую несли в себе слова его отца, эхом отозвались в сердце Люси. Подавляя подступающие слезы, она бросилась ему на грудь, стараясь утешить.

— Ты не представляешь, что я почувствовал в тот день, когда узнал, что ты сохранила эту вещицу. Понял, что все не напрасно. Боль и тайна, жестокость и страх, которые я вытерпел от отца, — все было ради этого момента, ради тебя, Люси. Чтобы получить шанс стать твоим.

— Что же ты сделал?

— Занял место своего брата, — прошептал он, и в его голосе снова зазвучала печаль.

— Расскажи об этом. Мне нужно знать, а тебе нужно выговориться! — с мольбой в голосе воскликнула она, и он продолжил рассказ:

— Я работал допоздна. Магазин мясника был через дорогу от печально известного дома терпимости. Гуляки со всего Вест-Энда, бывало, сходились там, временами устраивая шумные драки. В ту ночь, очищая улицу от внутренностей забитых животных, я услышал какую-то возню. Молодой аристократ вышел из дома, как говорится, «пьяный как лорд». — Он снова усмехнулся и тряхнул головой. — Он и был лордом. Затем он стал задирать какого-то незнакомца, такого же пьяного, как он сам. Завязалась драка, и, несмотря на то что второй повеса едва стоял на ногах, он избил лорда до полусмерти и бросил умирать в канаве. Когда я подошел к нему, он чуть дышал, его лицо было похоже на кровавую маску. Я обыскал его одежду, надеясь найти что-то, говорящее о его личности. Вот тогда я увидел кольцо, принадлежащее наследнику герцога Сассекса. Стоя над ним и глядя в окровавленное лицо, я понимал, что это мой брат. Не знаю, что двигало мной, но я нанял повозку и отвез его в дом отца. Он был один, и дворецкий позволил мне войти. Как сейчас вижу сидящего за письменным столом отца и себя, с перекинутой через плечо, безжизненно болтающейся рукой его наследника, который повис за моей спиной, как куль с мукой. Кровь заливала мою одежду.

«Боже милосердный, — произнес отец. — Ты все еще жив, несмотря на то что прошло столько времени? Лет десять? — Он словно бы не замечал истекающего кровью сына. — Десять лет в трущобах без чертова фартинга в кармане! И вот ты снова здесь, живой и здоровый, огромный, как бык!»

Я ничего не ответил, только положил его сына на диван, рассказав о том, чему стал свидетелем. Он презрительно скривился, когда взглянул на своего наследника.

«Пародия на мужчину, — заявил он. — Женоподобный и слабый, не могу поверить, что он рожден от моего семени».

«Ему нужен врач».

«В самом деле? Мне так не кажется. Он всего лишь получил то, что непременно должно было произойти при его неестественных наклонностях».

Люси поняла, что не стоит задавать вопросов о том, что за неестественные наклонности имелись в виду.

— Можешь представить себе отвращение герцога. Его совершенно не тревожило то, его сын умирает, его больше занимал я. А потом, прежде чем я успел что-либо осознать, меня увели в какую-то комнату и заперли. Я оставался там несколько часов, затем он вернулся за мной и тайно вывел из дома по лестнице для слуг. Я был помещен в дом его любовницы.

— Анастасии.

Он кивнул.

— Отец ничего не сделал, чтобы спасти настоящего Адриана, своего сына, позволив ему умереть. Ему нужен был я, сильный и здоровый бастард, для того чтобы переложить на меня его обязанности. Я должен был стать им. Не имело значения, что моя мать была бедна и в ее жилах не было ни капли голубой крови. Важно было только, что я здоров, знаю, как выживать и бороться. Он был обеспокоен тем, что его сын не сможет взять на себя обязанности Брата Хранителя, когда сам он станет слабеть умом и телом.