Книга Граф Мирабо - Теодор Мундт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В то время как на маленькой отдаленной почтовой станции Мирабо всеми силами старался найти помощь для страдавшего от холеры и в отчаянии, не зная что предпринять, стоял в дверях, до слуха его дошел из другой комнаты довольно громкий разговор между почтмейстером и его женой.
– Курьер отправился в Экс, – сказал почтмейстер, – чтобы предупредить о прибытии графа Мирабо к нам. Они задумали там большие почести, с которыми хотят торжественно встретить и принять его. Теперь же, право, не знаю, как мне быть, и ломаю себе голову. Требуют, чтобы я под каким-нибудь предлогом задержал графа, дав выиграть время, чтобы там приготовить все к его приему. А как это сделать, чтобы графа задержать?
– Ты всегда останешься дураком, – с нелестной для своего супруга живостью отозвалась его жена. – Не видишь, что ли, что болезнь слуги достаточная причина для задержания графа? Чего же тебе терзать свою пустую голову какими-то мыслями?
– Но если графа задержит болезнь его камердинера, то ведь я для этого ничего не сделал, – наивно возразил почтмейстер Луи Мартен. – Между тем именно мне приказано задержать графа на пять-шесть часов. Я должен повиноваться своему начальству. А как могу я теперь, когда уже болезнь слуги задерживает бедного графа, придумывать ему еще недостаток лошадей. В Эксе хотят еще сегодня избрать его депутатом от третьего сословия, а меня выбрали на то, чтобы я мучил такого человека!
Не дослушав презрительного по адресу мужа ответа госпожи почтмейстерши, Мирабо поспешно вернулся в комнату к своему больному, в страшных мучениях лежавшему слуге.
– Можешь теперь быть спокоен, Бойе, – сказал он ему. – Я тебя не оставлю, пока тебе не будет оказана помощь. Мое избрание в Эксе обеспечено; я только что совершенно случайно узнал об этом.
Верный слуга с выражением радости кивнул головой своему господину. Тем временем прибыл из соседнего местечка врач, который хотя и принялся самым серьезным образом помогать больному, объявил, однако, заранее, что на выздоровление его нет никакой надежды и что против этой страшной, загадочной болезни, недавно появившейся среди населения, у него нет средства.
Через несколько часов Бойе в ужаснейших судорогах скончался.
– Бедный Бойе! – печально сказал Мирабо. – И что за страшная болезнь, эта холера! Это симптом дошедшего до крайних пределов расстройства старого порядка, или же она возвещает новые надвигающиеся на нас ужасы? Мне страшно, что это загадочное привидение повстречалось мне именно сегодня.
Мирабо пустился далее в путь. Подъезжая к городу Ламбеску, он был торжественно приветствован у городских ворот депутацией, состоявшей из высших членов магистрата и ожидавшей его для выражения ему приветствия от имени всей общины. Его ввезли в город, где собрались жители всего округа; тысячи мужчин и женщин, детей, духовных лиц, солдат и чиновников, стоя на улицах, с бурным восторгом восклицали: «Да здравствует граф Мирабо! Да здравствует отец отечества!»
При этих криках, которым вторили звон всех колоколов города и пальба из мортир, слезы выступили на глазах Мирабо.
– Теперь только ясно вижу, – сказал он себе, когда экипаж его медленно двигался среди волнующейся толпы, – теперь я вижу, какими совершенными рабами стали люди. Если тирании не на что будет более опереться, то она еще может привиться у них на чувстве благодарности.
По прибытии его на базарную площадь в центре города ликующая толпа, возбуждение коей росло при виде его величественной фигуры, хотела отпрячь лошадей и везти его на себе.
– Друзья мои, – строго, почти с выражением страдания сказал он, обращаясь к задерживающей его экипаж толпе, – люди не для того созданы, чтобы носить на себе людей. Довольно уже и без этого несете вы на себе. Я же прибыл за тем, чтобы помочь вам облегчить вашу тяжесть.
Он выехал вновь на большую дорогу и на расстоянии одной мили от Ламбеска, в селе Сен-Канна, должен был менять лошадей. Здесь собралась со всех окрестностей несметная толпа народа, приветствовавшая его нескончаемыми криками. К возгласам «Да здравствует граф Мирабо!» присоединился, однако, один громкий возглас «Да здравствует король!», что привело Мирабо, всю дорогу погруженного в невеселые думы, в еще более серьезное настроение.
В ту минуту, однако, когда он собирался выезжать из Сен-Канна, он увидал в быстро подъехавшей дорожной карете свою любимую сестру, маркизу де Сальян, к его радостному удивлению, выехавшую ему навстречу. Пересев в ее экипаж, чтобы вместе с нею доехать до Экса, он велел своему экипажу, с прислугой и вещами, следовать за собой.
– Ты не весел, брат мой, – сказала после сердечного приветствия, обращаясь к нему и пристально всматриваясь в него, Каролина, – а я воображала, что на верху всех твоих желаний приветствуемого народом как любимого избранника увижу тебя по крайней мере хоть с улыбкой счастья на лице.
– Не могу забыть моего любимого слугу, внезапно умершего в дороге, – печально возразил Мирабо. – Но теперь я уже испытываю радость, что ты выехала мне навстречу, Каролина. Должен тебе сознаться, что эта радостно ликующая, уже несколько часов теснящаяся кругом меня толпа втайне внушает мне сильный страх. С той минуты как я парю на этих пурпуровых облаках народной любви и чувствую себя вознесенным ею, я начинаю почти раскаиваться, что зашел так далеко. Я люблю народ, как любят несчастного. Но когда связываешь себя с его судьбою, тогда чувствуешь всю тяжесть такого союза. Я почти желал бы не приходить к соглашению с министерством, желал бы, чтобы господин Неккер вместо примирения со мною настоял на своем намерении путем уголовного преследования исключить меня из выборов или сделать всякое мое избрание недействительным.
– Но, собственно, результатами твоего пребывания в Париже ты доволен? – спросила госпожа де Сальян, подсмеиваясь над его меланхолией. – В Эксе ты уже избран депутатом третьего сословия единогласно всем избирательным составом. Как только мы подъедем к Эксу, народ сам, в торжественной церемонии, объявит тебе это. Но, зная, как ты всем сердцем отдался этой новой деятельности, мне хотелось первой сообщить тебе это известие, чтобы насладиться твоею радостью, которая вместе с тем и моя.
– Ты права, – возразил Мирабо, сердечно пожимая ей руку, – в сущности, я тоже радуюсь, потому что приближается великое решение, которого я давно уже жаждал.
В эту минуту они увидали приблизительно на расстоянии двух миль от Экса длинное шествие мужчин, в торжественном порядке двигавшееся им навстречу; по высоко развевавшимся в воздухе знаменам Мирабо узнал, что это городские цеха идут его приветствовать. Как только при громовых радостных криках они приблизились, принесенные ими цветы и венки полетели в экипаж, само же шествие выстроилось на улице так, что экипаж оказался окруженным со всех сторон как бы сопровождавшим его торжественным кортежем.
Дорога шла в гору. При въезде на самое возвышенное место путники вдруг увидели впереди несметную толпу народа, устремившуюся из близлежащего уже теперь города Экса и остановившуюся в ожидании их для приветствия. Как только толпа увидела Мирабо, прогремели тысячи возгласов и приветственных криков. Пожелания счастья, изъявления благодарности, благословения потрясали воздух. Экипаж был задержан, окружен со всех сторон; всем хотелось видеть Мирабо, слышать звук его голоса, дотронуться до его руки или одежды.