Книга Английская портниха - Мэри Чэмберлен

– Вы уверены, что с ними никого больше не было, никто не входил и не выходил из комнаты?

– Нет, – ответила домовладелица, – только эти двое. Люди как войдут, моей квартиры им ни за что не миновать. Я все слышу. Все.

Ада догадывалась, что хозяйка в очередь бы встала, лишь бы свидетельствовать против своей жилички. Что угодно, лишь бы у нее не отняли добычу. Вряд ли она выбросила одежду Ады, скорее продала, а выручку присвоила. Мистер Уоллис тряхнул головой, словно побаивался связываться с этой женщиной. Неужто не видит, что она врет? Ему надо применить какой-нибудь хитрый прием, что так любят юристы, запутать ее и вывести на чистую воду. Уоллис встал, расправил мантию тем же манером, что и мистер Харрис-Джонс. Юристы должны так делать, это придает им важности.

– Вы любите выпить? – спросил он.

– От стаканчика портера вечерком не откажусь, – ответила свидетельница. – Это помогает мне заснуть.

– Спасибо, – улыбнулся мистер Уоллис с победоносным видом. И завершил допрос.

– Они ведь не вызовут Джино, правда? – спросила Ада мистера Уоллиса во время перерыва. – Я этого не вынесу. Даже не знаю, что я сделаю.

– Они бы вызвали, да он отказался давать показания.

– Почему? – Ада понимала, что Джино никогда ее не любил, но, возможно, хотя бы капля порядочности в нем осталась и он не захотел позорить ее на людях.

– Вы не знаете? – удивился Уоллис. – Он в тюрьме.

– В тюрьме? За что?

– Получил три года за избиение проститутки в Мэйфейре.

Кому-то не поздоровится, Ава, ох не поздоровится. Должно быть, сильно он ее избил, если загремел в тюрьму на столь долгий срок.

– И как она? – спросила Ада. – Та женщина. С ней все хорошо?

– По-моему, да. Но покажись он здесь, его могли бы привлечь за извлечение прибыли аморальными средствами. И он не стал рисковать.

Ада закрыла глаза, сжала кулаки. Какой же она была дурой. Чертовой дурой.

Следующей была заведующая чайной. Принаряженная, в элегантном черном костюме и черных респектабельных туфлях. Ей хватило наглости надеть капроновые чулки, что продала ей Ада. Вот бы сейчас задать ей вопрос, чтобы весь зал слышал: где вы достали эти чулки?

Директриса подтвердила, что Ада работала официанткой под ее началом, и она недоумевала, как Аде удается снимать пусть крошечную, но квартиру без посторонней помощи и как она вообще ее нашла при нынешней нехватке жилья.

– И что вам сказала подсудимая?

– Сказала, что умерла ее бабушка и оставила ей золотое яичко.

– Вы поверили?

Директриса одернула жакет, посмотрела на Аду:

– Нет.

– По-вашему, она солгала?

– Скорее всего.

Лицемерка. Она приходила к Аде на чашку чая с бальзамином в качестве подарка. Миленькая квартирка, Ада.

Ада продавала другим официанткам капроновые чулки, сообщила директриса. Карточки на одежду. Хлебные карточки. И чего только не продавала.

– Подсудимая говорила, откуда она получает все это добро?

– Нет. – Директриса замялась. Сама она, разумеется, должна остаться незапятнанной. – Я, как вы понимаете, никогда и ничего у нее не брала, – пояснила она. – Черный рынок не для меня. – Ада открыла было рот: лгунья, но вместо слова раздался хрип. Судья нахмурился. – В заведении она торговлей никогда не занималась, – продолжила директриса, – только не в нашей чайной, не в «Лайонз».

– Вы не ответили на мой вопрос. Где она все это доставала?

– Наверное, у своего дружка.

– И последнее, – сказал мистер Харрис-Джонс. – Подсудимая когда-либо говорила вам, где она была во время войны?

– Нет. Я понятия не имела.

Она взглянула на Аду так, словно раньше никогда ее не видела. Спустилась со свидетельского помоста и зашагала по проходу. Ада разглядела затяжку на ее чулке, сзади, чуть выше щиколотки, и капельку, чтобы затяжка не расползалась, красного лака для ногтей.

Сколько еще так называемых свидетелей, думала Ада, припас мистер Харрис-Джонс с намерением исказить правду? С его подачи Аду выставляют обыкновенной алчной проституткой. Она каждую минуту ждала, что на свидетельском помосте возникнет ее мать. Моя дочь? Сбежала с каким-то красавчиком. Предательница, знать ее не желаю. Мисс Скиннер. Ада Воан? Воробышек, возжелавшей стать павой? Пустые фантазии. Ее знакомые джентльмены, которые так приятно проводили с ней время, не вступятся за нее. Выходит, я еще легко отделался. Да и что скажут их жены? Миссис Попли с подругами отшвырнут ее, как раскаленный уголек, из опасения обжечься. Понятия не имеем, кто эта женщина. Чванливые наседки. Лишь миссис Б. поручилась бы за нее. Но мистер Уоллис навел справки и выяснил, что она погибла во время бомбежки, когда в мастерскую угодил снаряд люфтваффе. Мадам Дюшан, модистка. Единственный человек, кто поверил бы Аде, кто верил в Аду. И ее разорвало в клочья.

– Осмелюсь предположить, что Ада Воан сжульничала, чтобы добыть паспорт, – вещал меж тем мистер Харрис-Джонс, повернувшись к жюри. – Вероятно, подделала подпись своего отца. Она лгала монахиням, своей начальнице, своей домовладелице. И ни разу и никому не рассказывала о том, что с ней происходило во время войны. Почему?

Почему? – едва не заорала Ада. Да потому что никто бы не стал слушать. О войне люди хотят знать только то, что их устраивает, и если твоя история не укладывается в эту схему, от тебя сразу отворачиваются. Та к что лучше помалкивать.

– Женщины не умеют хранить секреты, – понимающе усмехнулся мистер Харрис-Джонс, многомудрый мужчина, беседующий с другими, подобными ему, мужчинами. – Мы знаем женщин. Щебечут без умолку. Но Ада Воан ни звука не проронила о войне. И даже о том, как она лишилась сына.

Он умолк, замерев в величавой трагической позе. Актер, подумала Ада, и больше никто, обращается с присяжными так, будто здесь разыгрывают спектакль, а они – публика. Все не взаправду.

– Какая мать, хотя бы единожды, не поведает о своем горе? Она же никогда не упоминала о сыне, которого потеряла во время войны. Смахнула эти воспоминания, словно мусор, замела под коврик. В чем же дело? А в том, господа присяжные, что ребенок был незаконнорожденным. Не этот ли факт лежит в основе провокации, якобы совершенной Стэнли Ловкином и уязвившей подсудимую до такой степени, что она утратила всякую власть над собой? И убила его. Из-за ребенка, о котором она не упоминала ни словом, к которому, как мы вольны полагать, не испытывала никаких чувств?

Харрис-Джонс выдержал паузу, набрал побольше воздуха в легкие и продолжил:

– Далее. Она хотела бы внушить вам, что жертва, Стэнли Ловкин, – не кто иной, как Станислас фон Либен, некий уроженец Венгрии, якобы послуживший причиной страданий, пережитых ею во время войны, тех самых страданий, о которых она также никогда не рассказывала. Впервые она заговорила о Станисласе фон Либене лишь здесь, в зале суда. Он – наш молчаливый и незримый свидетель. Порою подобные свидетели хотя и не дают показаний, но успешнее многих приближают нас к истине.