Книга Британская империя - Наталья Беспалова

План самого Лоуренса насчет восстания также оказался неосуществимым. Большинство английских офицеров слишком презрительно относилось к месопотамским арабам, чтобы видеть в них возможных союзников, тем более ценой поощрения их претензий. Лоуренс был очень раздосадован этим обстоятельством: «Условия для арабского движения были идеальными, – вспоминал он. – В глубоком тылу армии Халила-паши бушевало восставшее население Неджефа и Кербелы. Уцелевшие в армии Халила арабы, по их собственному признанию, были открытыми противниками Турции. Племена Хая и Евфрата могли бы перейти на нашу сторону, прояви британцы хоть какие-то признаки благосклонности к ним».

Во время обратного путешествия в Египет единственным спутником Лоуренса был генерал Уэбб-Гилльман, командированный военным министерством с заданием произвести рекогносцировку. Они нашли общий язык. Услышав, что Лоуренс составил доклад о положении дел в английских воинских частях в Месопотамии, генерал потребовал предъявить его ему и, прежде чем писать свои выводы, полностью обсудил совместно с Лоуренсом каждую страницу доклада.

Документ был составлен в очень резкой тональности. Лоуренс критиковал способы пришвартования барж, непригодность кранов, стоявших у складов, недостатки системы маневрирования вагонов и посадки воинских частей для отправки по железной дороге, отсутствие складов медикаментов, слепоту санитарного управления, отсутствие у последнего представления о действительных нуждах армии. И главное, он критиковал высшее командование и ведение им военных операций вообще. «В тот вечер в генеральном штабе царило смятение, – рассказывает один из офицеров, – так как мы были убеждены, что если Мюррей прочтет доклад, то его хватит удар и мы лишимся нашего командующего. Поэтому в срочном порядке мы засели за переделку доклада, выкидывая из него самые рискованные места, и работали до тех пор, пока не привели его в такой вид, в каком он мог быть представлен начальству».

Надо сказать, Лоуренс вообще не слишком ладил с начальством и плохо вписывался в военную среду. Бывал не только резок, но и бесцеремонен, никогда не относился серьезно к армейскому этикету, мог, зайдя в кабинет к генералу, не отдать честь, а сказать вместо этого «С добрым утром». Лиддел Гарт писал в своей биографии Лоуренса: «Преподносившаяся им пилюля не была подслащена хотя бы поверхностным налетом корректности. Лоуренс часто обрезал старших и открыто поправлял их промахи. Он оскорблял их даже своим внешним видом, цветом своего воротничка, своим галстуком и своей привычкой ходить без ремня.

Для тех, кто был воспитан в условиях военной среды и считал, что непогрешимость является привилегией начальства, самоуверенность, с которой Лоуренс обычно высказывал свои суждения по любому знакомому ему вопросу, являлась постоянным источником возмущения. Поскольку же круг знакомых ему вопросов был исключительно широк, он еще более увеличивал пропасть между им самим и его официальными начальниками». Впрочем, у него нашлись единомышленники, которые принимали его таким, каким он был: руководитель разведки Клейтон, секретарь по восточным делам Рональд Сторрс, капитан Обри Хобарт и еще несколько человек, о которых Лоуренс неизменно вспоминал с теплотой: «Мы называли себя «Группой вторжения», поскольку намеревались ворваться в затхлые коридоры английской внешней политики и создать на Востоке новый народ, не оглядываясь на рельсы, проложенные предшественниками. Поэтому мы, опираясь на свое эклектичное разведывательное бюро в Каире (неспокойное место, которое за бесконечные телефонные звонки и суету, за непрестанную беготню Обри Хобарт называл вокзалом Восточной железной дороги), принялись за работу с руководителями всех рангов, близкими и далекими. Разумеется, первым объектом наших усилий стал сэр Генри Макмагон, верховный комиссар в Египте. Со свойственными ему проницательностью и искушенным умом он сразу же понял наш замысел и одобрил его. Другие, например Уэмисс, Нейл Малколм, Уингейт, с готовностью нас поддержали, поняв, что война послужит созиданию. Их аргументация укрепила благоприятное впечатление, создавшееся у лорда Китченера за несколько лет до того, когда шериф Абдулла обратился к нему в Египте с просьбой о помощи. Таким образом, Макмагон достиг того, что имело для нас решающее значение: взаимопонимания с шерифом Мекки».

На протяжении 1916 года верховный комиссар Египта Макмагон вел переговоры с шерифом Мекки Хуссейном. Чтобы читатель понял, как следует правильно понимать термин «шериф», когда речь идет о Ближнем Востоке, мы еще раз дадим слово Лоуренсу: «Титул «шериф» предполагал происхождение от пророка Мухаммеда по линии его дочери Фатимы и ее старшего сына Хасана. Чистокровные шерифы были включены в родословную – громадный свиток, находящийся в Мекке под охраной эмира, выборного шерифа шерифов, благороднейшего и старшего над всеми. Семья пророка, насчитывавшая две тысячи человек, последние девять столетий осуществляла в Мекке светское правление.

Старые османские правительства относились к этому клану со смесью почитания и подозрительности. Поскольку они были слишком сильны, чтобы их уничтожить, султан спасал свое достоинство тем, что торжественно утверждал эмира. Это формальное утверждение спасало лишь на определенный срок, пока турки не сочли, что Хиджаз им нужен как непреложная собственность, как часть обустройства сцены для нового панисламистского подхода. Успешное открытие Суэцкого канала позволило им поставить гарнизоны в священных городах. Они проектировали Хиджазскую железную дорогу и усиливали свое влияние на племена с помощью денег, интриг и военных экспедиций.

По мере того как власть султанов укреплялась, они старались все больше самоутвердиться рядом с шерифом, даже и в самой Мекке, и не упускали случая сменить шерифа, окружившего себя слишком большой пышностью, и назначить преемником представителя соперничающего семейства в надежде извлечь обычные выгоды из этого соперничества. В конце концов Абдель Хамид отправил кое-кого из этого семейства в Константинополь, в почетный плен. В их числе оказался будущий правитель Хуссейн ибн Али, которого держали в тюрьме почти восемнадцать лет. Он воспользовался этим, чтобы дать своим сыновьям – Али, Абдулле, Фейсалу и Зейду – современное образование и возможность накопить необходимый опыт, который впоследствии помог им привести арабские армии к успеху.

Когда пал Абдель Хамид, менее изощренные младотурки пересмотрели его политику и вернули шерифа Хуссейна в Мекку в качестве эмира. Он сразу же взялся за беспрепятственное восстановление власти эмирата и упрочение своей позиции на прежней основе, поддерживая тесный контакт с Константинополем через своих сыновей – вице-председателя турецкого парламента Абдуллу и гласного от Джидды Фейсала. Они держали его в курсе политической атмосферы в столице до самого начала войны, когда поспешно вернулись в Мекку».

Переговоры шерифа и верховного комиссара закончились соглашением, которым предусматривалось, что в подходящий момент арабы Хиджаза (западной части Аравийского полуострова) выступят против турок, Англия же обещала гарантировать, правда, с некоторыми оговорками, независимость земель арабов, являвшихся в то время частью Турецкой империи. Восстание началось в июне и было организовано самим шерифом Хуссейном. Полагают, оно было несколько преждевременным. Лоуренс рассказывает по этому поводу следующее: «Фейсал писал отцу о необходимости дальнейшей отсрочки выступления до полной готовности Англии и до максимального ухудшения положения Турции. К сожалению, Англия находилась в плачевном состоянии. Ее разгромленные силы отступали от Дарданелл. Затянувшаяся агония Кута была на последней стадии, а мятеж сенусситов, совпавший по времени с вступлением в войну Болгарии, создавал англичанам угрозу с новых флангов.