Книга Асы против асов. В борьбе за небесное господство. 1941–1945 - Олег Смыслов

Герой Советского Союза Александр Александрович Щербаков убежден, что немецкие асы на Восточном фронте по 200 и по 300 самолетов не сбивали.

«Во время Висло-Одерской и Берлинской операции наш 176-й гвардейский Проскуровский истребительный авиаполк, поспевая за стремительно наступающими наземными войсками, занимал очередной аэродром, что называется, еще тепленький после немцев. Там в служебных помещениях оставались полетная документация, газеты, журналы. В одной газете люфтваффе (за февраль или март) я нашел небольшую заметку с небольшой фотографией о том, что Эрих Хартман сбил 303 советских самолета. Все мои товарищи были очень удивлены такой цифрой. Все они знали о высоких боевых качествах немецких летчиков, но столь большое их превосходство никто в реальных боях не отмечал», — вспоминает бывший летчик-испытатель.

Прежде всего следует отметить, что летчики-истребители противоборствующих стран воевали совершенно в различных условиях. На результативность их боевых действий абсолютно влияли как воздушная обстановка, средства борьбы, так и противодействие противника.

Нельзя забывать и о том, что в ВВС разных стран существовала своя методика подсчета побед в воздушном бою. К сожалению, страны, вступившие во Вторую мировую войну не удосужились отработать взаимодействие по этому вопросу и прийти к общему знаменателю, чтобы в России не разгорелись споры через десятилетия после ее окончания. Лично мне довелось в течение пяти лет жить в Германии, и я могу лишь обратить внимание на немецкую дотошность в методике подсчета, чего бы это ни касалось.

Система подсчета воздушных побед люфтваффе предполагала один сбитый самолет, точно определенный фотокинопулеметом или одним или двумя другими свидетелями.

При этом самолет записывался на личный счет только в том случае, если он был зафиксирован разрушившимся в воздухе, объятый пламенем, покинутым своим пилотом в воздухе или зафиксировано его падение на землю и разрушение.

Для оформления победы летчик люфтваффе заполнял заявку, состоящую из 21 пункта.

В ней указывалось:

1. Время (дата, час, минута) и место падения самолета.

2. Имена членов экипажа, подавших заявку.

3. Тип уничтоженного самолета.

4. Национальная принадлежность противника.

5. Сущность причиненных разрушений:

а) пламя и черный дым;

б) распался ли вражеский самолет на части (назовите их) или взорвался;

в) совершил ли он вынужденную посадку (укажите, в каком месте фронта и была ли это нормальная или аварийная посадка);

д) если приземлился за линией фронта, загорелся ли он на земле.

6. Характер падения (только в случае, если его можно было наблюдать):

а) в каком месте фронта;

б) было ли оно вертикальным или он вспыхнул;

в) если не наблюдалось, то по какой причине.

7. Участь вражеского экипажа (убиты, выпрыгнули с парашютом и Т. Д.).

8. Должен прилагаться личный рапорт летчика.

9. Свидетели:

а)в воздухе;

б) на земле.

10. Количество атак, которым подвергался вражеский самолет.

11. Направление, с которого выполнялась каждая атака.

12. Расстояние, с которого велся эффективный огонь.

13. Тактическая позиция атаки.

14. Были ли вражеские стрелки выведены из строя.

15. Тип применявшегося вооружения.

16. Расход боеприпасов.

17. Тип и количество пулеметов, использованных для уничтожения вражеского самолета.

18. Тип собственного самолета.

19. Что-либо еще, имеющее тактическую и техническую ценность.

20. Повреждения собственной машины в результате действий противника.

21. Другие подразделения, участвовавшие в бою (включая зенитную артиллерию).

Подписывал анкету командир эскадрильи. Основными пунктами были 9 (свидетели) и 21 (другие подразделения)!

К заявке прилагался личный рапорт пилота, в котором сначала он указывал дату и время взлета, преддверие и начала боя, а потом лишь заявлял о победах и перечислял их от времени начала атаки, включая высоту и дальность.

Потом указывал сущность разрушений, характер падения, свое наблюдение и зафиксированное время.

К рапорту о сбитом самолете прикладывался доклад о проведенном бое, написанный свидетелем или очевидцем. Все это позволяло перепроверить сообщения пилота о победе. Командир группы или эскадры после получения рапортов других летчиков, данных с наземных постов наблюдения, расшифровки пленок фотокинопулемета и т.п. писал на бланке свое заключение, которое, в свою очередь, служило основанием для официального подтверждения или не подтверждения победы.

В качестве официального признания своей победы пилот люфтваффе получал специальное свидетельство, в котором были указаны дата, время и место боя, а также тип сбитого им самолета.

Если верить источникам Германии, то немцы не делили побед. «Один пилот — одна победа», — гласил их закон. Например, пилоты союзников делили победы так: если два пилота вели огонь по одному самолету и он был сбит, каждый из них записывал по половинке.

Беседуя с Аркадием Федоровичем Ковачевичем, я спросил его:

«А как вы засчитывали сбитых в группе? Как это решалось?»

«Когда человек в бою именно проявил себя, то мы его поддерживали всегда. У Хартмана я не знаю, какие подтверждения есть. Не могу сказать. Единственный источник, какой я имею, это моя беседа с внуком Бисмарка, которого мы сбили под Сталинградом. Сбили так, что не смог перелететь через Волгу, а машина была подбита и он шлепнулся около нашего аэродрома. Неделю он у нас был в полку. Мы его поили, кормили. Он все время рвался в бой: давайте я тоже полечу. Ну а в беседах я его спросил, как у них подсчитываются победы?»

Он ответил: «Если я сбил, то я сбил. Если два сбили, то и я сбил, и он сбил. Если командир отряда находится в воздухе, то он считает все то, что мы сбили».

Вы понимаете, это та система, которая у нас существовала до 1942 года, до Сталинграда. Групповые сбитые. У них все это считалось. Тогда я поинтересовался, изменилось ли что-нибудь потом.

«В 1942 г. мы отказались. Никаких групповых. Я сбил, я пишу на себя. Я сбил, пишу на ведомого и так дальше. То есть никаких шахер-махер. Вы знаете, нехорошо говорить о покойниках плохо, но правду надо сказать. У Кутахова было сбито два самолета и сорок в группе». «У Шестакова было тридцать один в группе», — подсказываю я. «А когда мы под Сталинградом начали это дело пересматривать, то эти тридцать один ушли».

Я возвращался с задания. У меня там Плотников был напарником. Мы сбили «юнкерса». Пока нас никто не слышит. Идем докладывать. Я говорю: «Толя! Этот самолет пишешь себе». Он пишет рапорт. Я подтверждаю и прочее. То есть, короче говоря, я же его тоже должен поощрять. Он же меня прикрывает. Я зашел на «юнкерса», его зажег. Он меня прикрывает, потому что сзади «мессера». «Толя — твой!»