Книга Падшие - Лорен Кейт

Но это не будет иметь значения, если она не успеет вовремя, чтобы прогнать тени. Не будет иметь значения, если они доберутся до Дэниела. Люс мчалась вниз по крутым склонам, но дно кладбищенской чаши по-прежнему оставалось далеким.

Позади раздался топот и пронзительный голос.

— Пенниуэзер! — окликнула мисс София.

Она нагоняла девочку, оглядываясь и крича через плечо туда, где различала Пенн, осторожно перебирающуюся через упавшее надгробие.

— Ты там до Рождества провозишься!

— Нет! — завопила Люс. — Пенн, мисс София, не спускайтесь!

Ей не хотелось быть ответственной за то, что кто-то еще попадется теням.

Библиотекарь застыла на опрокинутом белом могильном камне и уставилась в небо, как будто вовсе не слышала девочку. Она вскинула тонкие руки, защищаясь. Люс, прищурившись, всмотрелась в ночь и едва не задохнулась. Что-то надвигалось на них, влекомое холодным ветром.

Поначалу она решила, что это тени, но нет: что-то другое, более жуткое, какая-то рваная неравномерная пелена, сквозь которую просвечивало небо, плыла в их сторону. Эта тень состояла из миллионов крошечных частиц. Необузданная, трепещущая волна темноты, расплескивающаяся во всех направлениях.

— Саранча? — вскрикнула Пенн.

Люс содрогнулась. Рой был еще далеко, но низкий гул становился громче с каждой секундой. Словно хлопанье крыльев тысячи птиц. Словно стремительная враждебная тьма, наползающая на землю. Он приближался. Он собирался наброситься на Люс, а может, и на всех них сегодня же ночью.

— Так нельзя! — сурово выкрикнула в небо мисс София. — Во всем должен быть порядок!

Задыхающаяся Пенн остановилась рядом с Люс. Девочки обменялись озадаченными взглядами. Капельки пота усеивали верхнюю губу Пенн, а ее фиолетовые очки упорно соскальзывали во влажной духоте.

— Она сошла с ума, — прошептала она, ткнув пальцем в сторону мисс Софии.

— Нет, — покачала головой Люс. — Она многое знает. И если мисс София испугана, тебе не стоит тут находиться, Пенн.

— Мне? — переспросила та, ошеломленная, потому что сама привыкла опекать подругу с первого же дня в школе. — Не думаю, что хоть кому-то стоит тут находиться.

Люс пронзила боль, в точности такая же, что мучила ее при расставании с Келли. Она отвела взгляд. Между ней и Пенн пробежала трещина, глубокий разлом. Ей не хотелось это признавать, привлекать внимание подруги, но девочка знала, что будет лучше и безопаснее, если их пути разойдутся.

— Я должна остаться, — глубоко вздохнув, сообщила она. — Мне нужно найти Дэниела. А тебе стоит вернуться в общежитие, Пенн. Пожалуйста.

— Но ты и я, — сипло возразила Пенн, — мы же были единственными…

Не дослушав окончания фразы, Люс бросилась в глубь кладбища. К обелиску, где видела задумчивого Дэниела вечером родительского дня. Она перепрыгнула через последние надгробия и соскользнула вниз по слою гниющей палой листвы, пока земля наконец не выровнялась. Остановилась девочка перед огромным дубом посреди кладбища.

Разгоряченная, разочарованная и перепуганная одновременно, Люс прислонилась к стволу дерева.

А затем сквозь дубовые ветви разглядела его.

Дэниела.

Она выдохнула, и ее ноги подкосились. Единственный взгляд на его далекий темный профиль, такой прекрасный и величественный, подтвердил, что все, на что намекал Дэниел — и даже то значительное открытие, сделанное ей самой, — все это было правдой.

Он стоял на мавзолее, скрестив руки, и смотрел вверх, где как раз промчалась туча саранчи. Лунный свет резко вычертил его тень на широкой плоской крыше усыпальницы. Девочка бросилась к нему, пробираясь между плетей бородатого мха и покосившихся старых статуй.

— Люс!

Дэниел заметил ее сразу, стоило ей приблизиться к мавзолею.

— Что ты здесь делаешь?

В его голосе не слышалось радости от встречи с ней — скорее в нем звучало потрясение и ужас.

«Это моя вина, — хотелось закричать ей. — И я верю, верю в нашу историю. Прости, что я покинула тебя, я больше никогда так не поступлю».

Было еще кое-что, что Люс жаждала сказать ему. Но Дэниел оставался далеко в вышине, и жуткий гул теней звучал слишком громко, а воздух казался слишком влажным, чтобы пытаться докричаться до него с земли.

Усыпальница была сделана из гладкого мрамора, но в одном из рельефных изображений павлинов зияла глубокая трещина, и Люс воспользовалась ею как упором для ноги. Обычно прохладный камень оказался теплым на ощупь. Ее вспотевшие ладони несколько раз соскальзывали, пока она пыталась дотянуться до верха. До Дэниела, который должен ее простить.

Она преодолела лишь пару футов, когда кто-то похлопал ее по плечу. Девочка оглянулась, вскрикнула, увидев, что это Дэниел, и сорвалась. Он подхватил ее, обняв за талию, прежде чем она упала на землю. Удивительно: секундой раньше он стоял наверху.

Люс зарылась лицом ему в плечо. И, хотя правда все еще пугала ее, в его объятиях она чувствовала себя словно море, нашедшее берег, словно путник, вернувшийся после долгой, тяжелой, дальней дороги — наконец-то вернувшийся домой.

— Удачное время ты выбрала, — заметил Дэниел.

Он улыбался, но улыбка была омрачена тревогой.

Его глаза смотрели мимо нее в небо.

— Ты тоже это видишь? — спросила девочка.

Дэниел просто глянул на нее, не в состоянии ответить. Его губа задрожала.

— Ну разумеется видишь, — прошептала она, поскольку все сложилось в единую картину.

Тени, его история, их прошлое. Она почувствовала, что плачет.

— Как ты можешь меня любить? — всхлипнула Люс. — Как ты вообще выносишь меня?

Он взял ее лицо в ладони.

— О чем ты? Как ты можешь такое говорить?

Ее сердце бешено колотилось о ребра.

— Потому что…

Девочка сглотнула.

— Ты ангел.

Он выпустил ее.

— Что ты сказала?

— Ты ангел, Дэниел, я знаю, — повторила она, ощущая, как внутри ее распахиваются ворота плотины, шире и шире, пока все, что было у нее на душе, не хлынуло наружу — Не говори, что я сошла с ума. Я видела сны о тебе, слишком реальные, чтобы забыть их, сны, заставившие меня полюбить тебя прежде, чем ты сказал мне хоть что-то приятное.

Глаза Дэниела совершенно не изменились.

— Сны, в которых у тебя были крылья, и ты удерживал меня высоко в небе, которого я не узнавала и все же помнила, что была там, именно так, в твоих руках, тысячу раз прежде.

Она прижалась лбом к его лбу.

— Это все объясняет: изящество, с которым ты двигаешься, книгу, написанную твоим предком. Почему никто не приехал навестить тебя в родительский день. Почему, когда ты плывешь, это выглядит так, будто твое тело парит. И почему, когда ты целуешь меня, мне кажется, что я попала на небеса.