Книга Тайпи. Ому - Герман Мелвилл

Убрав остатки ужина, хозяин покинул нас ненадолго и вернулся, неся тыквенный сосуд порядочного размера с длинным изогнутым горлышком, отверстие которого было заткнуто деревянной пробкой. Сосуд с приставшими к нему комочками земли выглядела так, словно ее только что откуда-то выкопали.

Со всякими ужимками и отвратительным хихиканьем, обычным для немых, старик откупорил сосуд. При этом он все время подозрительно оглядывался и, указывая на сосуд, старался внушить нам, что она содержит нечто, являвшееся табу.

Как нам было известно, спиртные напитки были туземцам строго запрещены, а потому наблюдали за хозяином с большим интересом. Наполнив скорлупу кокосового ореха, он отправил ее содержимое в рот, затем снова наполнил и поднес кубок мне. Запах был мерзкий, и я скривился. Тут старик пришел в большое волнение, в такое большое, что немедленно произошло чудо. Выхватив чашу у меня из рук, он закричал:

– А, кархоури сабби лили, эна арва ти маитаи! (Что за болван этот белый! Это ведь стоящая вещь!)

Мы бы так не удивились, даже если бы из его рта выскочила жаба. На мгновение он смутился, а затем, таинственно приложив палец к губам, постарался дать нам понять, что иногда лишается дара речи.

Сочтя это очень удивительным, доктор попросил его открыть рот, чтобы заглянуть к нему в глотку. Однако старик отказался.

Это происшествие заставило нас отнестись к нашему хозяину с некоторым подозрением. Мы и впоследствии не смогли до конца понять его поведение; единственная догадка, пришедшая нам в голову, состояла в том, что мнимая немота каким-то образом помогала ему в махинациях, которыми он, как позже выяснилось, занимался. Впрочем, и это объяснение казалось нам не вполне удовлетворительным.

Чтобы угодить старику, мы в конце концов отхлебнули «арва ти» и нашли этот напиток плохо очищенным и дьявольски крепким. Желая узнать, из чего он приготовлен, мы спросили об этом хозяина; тот просиял, схватил светильник и вышел из хижины, предложив последовать за ним.

Пройдя немного по лесу, мы подошли к покосившемуся старому навесу из веток, явно обреченному на разрушение. Под ним ничего не было, кроме куч гниющих листьев и огромного неуклюжего кувшина с широким горлышком, выдолбленного из тяжелого камня.

На несколько минут мы остались одни; старик сунул светильник в горлышко кувшина и исчез. Он вернулся, притащив длинный толстый ствол бамбука и раздвоенный сук. Бросив их на землю, он порылся в куче мусора и извлек нетесаную деревянную колоду с проделанной в ней сквозной дырой; колода немедленно была водружена на кувшин. Затем старик воткнул раздвоенный сук торчком в землю на расстоянии двух ярдов и положил в развилину один конец бамбука, а другой всунул в дыру в колоде; в заключение он подставил под дальний конец бамбука старый тыквенный сосуд.

Это было не что иное, как самодельный перегонный аппарат, с помощью которого он вырабатывал местный «самогон». Приспособление, вероятно, намеренно содержалось в таком беспорядочном состоянии, в каком мы его застали, – чтобы нельзя было распознать его назначение. Прежде чем мы ушли от навеса, старый пройдоха разобрал аппарат и по частям утащил его.

То, что он открыл нам свою тайну, было характерно для «тутаи оури», то есть туземцев, пренебрегающих указаниями миссионеров; предполагая, что все иностранцы относятся неодобрительно к власти миссионеров, они с удовольствием посвящают «кархоури» в свои проделки всякий раз, как им удается втихомолку нарушить законы, установленные новыми правителями.

Вещество, из которого вырабатывается спиртной напиток, называется «ти» и представляет собой крупный волокнистый клубень, напоминающий ямс, но несколько уступающий ему по величине. В сыром виде этот клубень чрезвычайно горек, но, сваренный или испеченный, приобретает сладость сахарного тростника. После того как «ти» обработают на огне, вымочат и доведут до известной стадии брожения, его смешивают с водой, и он готов для перегонки.

Когда мы вернулись в хижину, появились трубки; через некоторое время доктор, которому вначале «арва ти» понравилась не больше, чем мне, к величайшему моему изумлению, принялся распивать ее с Варви; вскоре он и старый пьяница совершенно захмелели.

Это было веселое зрелище. Все знают, что во время попойки самые тесные узы симпатии и доброжелательства связывают опьяневших людей. И как серьезно, даже трогательно, собутыльники стараются разъяснить друг другу свои самые сокровенные мысли!

Итак, Варви и доктор, дружески выпивали одну чашу за другой и в конце концов познакомились ближе; доктор вежливо стремился вести разговор на языке хозяина, а старый отшельник упорно пытался говорить по-английски. В результате общими усилиями они устроили такую кашу из гласных и согласных, что она кого угодно могла свести с ума.

Проснувшись на следующее утро, я услышал чей-то замогильный голос. Это был доктор, торжественно возвещавший о том, что он мертв. Он сидел, прижав руки ко лбу, и его бледное лицо было в тысячу раз бледнее, чем обычно.

– Это адское зелье погубило меня! – воскликнул он. – О боже! У меня в голове сплошь колесики и пружины, как у автомата, играющего в шахматы! Что делать, Поль? Я отравлен.

Но, выпив какого-то травяного настоя, приготовленного хозяином, и съев легкий завтрак, мой товарищ к полудню почувствовал себя значительно лучше, настолько лучше, что заявил о своей готовности продолжить путешествие.

Когда мы собирались уходить, обнаружилось, что пропали ботинки американца, и, несмотря на тщательные поиски, мы их так и не нашли. Доктор пришел в страшную ярость и заявил, что в краже, без сомнения, виновен Варви; принимая во внимание его гостеприимство, я считал это совершенно невероятным, хотя и не представлял себе, кто еще мог их утащить. Однако доктор придерживался мнения, что человек, способный отравить «арва ти» невинного путника, способен на все.

Но напрасно он бушевал, а Варви и я искали – ботинки исчезли бесследно.

Если бы не это таинственное обстоятельство и не отвратительный вкус самогона Варви, я посоветовал бы всем путникам, идущим вдоль берега в Партувай, остановиться у Скалы и навестить старика – тем более что он угощает бесплатно.

Глава 60

Как только мы наконец отправились в путь, я выбросил свои сандалии, к тому времени совершенно износившиеся, чтобы разделить участь доктору, вынужденному идти босиком. Быстро придя снова в хорошее расположение духа, он заявил, что в общем ботинки лишь мешают и что мужчине гораздо более пристало обходиться без них.

Он это сказал, нелишне будет отметить, когда мы шли по мягкому травяному ковру, даже в полдень слегка влажному, так как наш путь пролегал в тени деревьев.

Выйдя из леса, мы очутились в пустынной песчаной местности, где солнечные лучи жгли довольно сильно; гравий под ногами был раскален. Трудно вообразить крики и прыжки, какими сопровождался каждый наш шаг, как только мы вступили сюда. Мы не смогли бы пересечь этот участок, во всяком случае до захода солнца, если бы на нем тут и там не росли мелкие сухие кусты, в которые мы то и дело засовывали для охлаждения ноги. При выборе куста требовался точный расчет, ибо при малейшей неосмотрительности могло случиться так, что, сделав новый прыжок и убедившись в невозможности добраться до следующего куста без охлаждения, мы должны были бежать обратно, на старое место.