Книга Лев в тени Льва - Павел Басинский

И еще: «Увидите Чехова и Горького, поклонитесь им от меня. Я их люблю обоих…»

Бедный поклонник не знал, что написал Горький Чехову, вернувшись из Ясной Поляны в октябре 1900 года: «Не понравился мне Лев Львович. Глупый он и надутый. Маленькая кометочка, не имеющая своего пути и еще более ничтожная в свете того солнца, около которого беспутно копошится».

Крымская драма

В сентябре 1901 года Толстого перевезли в Крым в большой и удобный дом графини Паниной в Гаспре. Сначала он чувствовал себя хорошо… По дороге в Гаспру остановились в Севастополе в гостинице Киста. Толстой посетил музей обороны Севастополя, расписался в книге почетных посетителей. В Гаспре совершал конные прогулки – в Олеиз, Алупку Симеиз, Ай-Тодор. Его навестили отдыхавшие в Крыму Чехов, Горький, Бальмонт. В Крым приехали с мужьями две беременные дочери, Маша и Таня, и сын Андрей с женой Ольгой – тоже беременной. Навестить отца приехал сын Сережа.

В ночь на 12 ноября Татьяна родила еще одного мертвого ребенка. В начале декабря пришло известие, что здоровый мальчик родился у жены сына Миши и Лины. В январе 1902 года мертвого ребенка родила невестка Ольга. Но к тому времени все семейные события отошли на второй план. Зимой 1902 года в Гаспре от воспаления легких умирал сам Толстой.

Софья Андреевна пишет в дневнике: «Мой Лёвочка умирает… И я поняла, что и моя жизнь не может оставаться во мне без него. Сороковой год я живу с ним. Для всех он знаменитость, для меня – он всё мое существование, наши жизни шли одна в другой, и, Боже мой! сколько накопилось виноватости, раскаяния… Всё кончено, не вернешь. Помоги, Господи! Сколько любви, нежности я отдала ему, но сколько слабостей моих огорчали его! Прости, Господи! Прости, мой милый, милый дорогой муж!»

Уже в декабре 1901 года Толстой почувствовал близость смерти. Он стал равнодушен ко всему, что его окружало. Но сначала жена поняла это по-своему: «С Львом Николаевичем вышло как раз то, что я предвидела: когда от его дряхлости прекратились (очень еще недавно) его отношения к жене как к любовнице, на этом месте явилось не то, о чем я тщетно мечтала всю жизнь – тихая, ласковая дружба, а явилась полная пустота. Утром и вечером он холодным, выдуманным поцелуем здоровается и прощается со мной; заботы о нем спокойно принимает как должное, часто досадует и безучастно смотрит на окружающую его жизнь, и только одно его волнует, интересует, мучит: в области материальной – смерть, в области духовной – его работа».

Эти области сливались для него в одну. В конце 1901 года он записывает в дневнике несколько мыслей о смерти.

«Когда ровно течет струя воды, то кажется, что она стоит. Так же кажется с жизнью своей и общей. Но замечаешь, что струя не стоит, а течет, когда она убывает, особенно когда каплет; также и с жизнью».

«Когда я буду умирать, я желал бы, чтобы меня спросили: продолжаю ли я понимать жизнь так же, как я понимал ее, что она есть приближение к Богу, увеличение любви… Если не буду в силах говорить, то если да, то закрою глаза, если нет, то подниму их кверху».

«Всякий человек закован в свое одиночество и приговорен к смерти. “Живи зачем-то один, с неудовлетворенными желаниями, старейся и умирай!” Это ужасно! Единственное спасение – это вынесение из себя своего “я”, любовь к другому. Тогда, вместо одной, две ставки, больше шансов. И человек невольно, стремясь к этому, любит людей. Но люди смертны, и если в жизни одного больше горя, чем радости, – то тоже и в жизни других. И потому положение всё то же отчаянное. Только и утешения, что на миру смерть красна. Одно спасение была бы любовь к бессмертному, к Богу. Возможна ли она?»

Из Петербурга Софье Андреевне приходит телеграмма от главенствующего члена Святейшего Синода митрополита Антония (Вадковского) с просьбой уговорить мужа примириться с православной церковью. Толстой сначала диктует жене отказ, а затем говорит дочери Татьяне вовсе не отвечать Антонию.

В Гаспру приезжают все сыновья, чтобы увидеться, а возможно, и проститься с отцом. Согласно воспоминаниям Ильи Львовича прощание, собственно, и состоялось. «Почувствовав себя слабым, он пожелал со всеми проститься и по очереди призывал к себе каждого из нас, и каждому он сказал свое напуствие.

Он был так слаб, что говорил полушепотом, и, простившись с одним, он некоторое время отдыхал и собирался с силами.

Когда пришла моя очередь, он сказал мне приблизительно следующее: “Ты еще молод, полон и обуреваем страстями. Поэтому ты еще не успел задумываться над главными вопросами жизни. Но время это придет, я в этом уверен. Тогда знай, что ты найдешь истину в евангельском учении. Я умираю спокойно только потому, что я познал это учение и верю в него. Дай Бог тебе это понять скорее. Прощай”.

Я поцеловал ему руку и тихонько вышел из комнаты.

Очутившись на крыльце, я стремглав кинулся в уединенную каменную башню и там в темноте разрыдался, как ребенок…

Когда я огляделся, я увидал, что около меня, на лестнице, кто-то сидел и тоже плакал…»

Приезжает и Лев Львович. Но еще до его приезда Софья Андреевна записала в дневнике странные слова: «Вышел у Ясинского роман Лёвы; боюсь читать…»

Это был роман «Поиски и примирения», который печатался весь 1902 год, с 1 по 12 номер, в журнале «Ежемесячные сочинения». У руководителя журнала Иеронима Иеронимовича Ясинского, плодовитого беллетриста и журналиста, была плохая репутация в общественных кругах. Он начинал как либерал, сотрудничая с «Вестником Европы» и «Отечественными записками», затем выступал в «охранительном» духе, а после революции редактировал коммунистические издания. Выбор его в качестве издателя был выбором в пользу бедных. До этого Льву Львовичу отказали Стасюлевич («Вестник Европы»), Короленко («Русское богатство») и даже любивший его Суворин («Новое время»).

Роман представлял собой многостраничную полемику Льва Львовича с отцом, да еще и подписанную новым литературным именем: «Граф Лев Толстой-сын».

Лев Львович не стремился подчеркивать свои сыновьи отношения к субъекту полемики. Новое литературное имя он взял по необходимости – после того, как некоторые статьи, подписанные «Л. Л. Толстой» стали цитироваться и перепечатываться провинциальными изданиями как статьи его отца. Подпись «Граф Лев Толстой-сын» снимала эту проблему. Но и создавала новую, куда более сложную. Хотел того Лев Львович или нет, но первый его роман, как и «Прелюдия Шопена», был воспринят публикой как демонстрация внутрисемейных разногласий Толстых. Получалось, что человек, который открывает всему миру новые пути веры, не имеет поддержки в своей семье. Что же это за учитель такой, от которого бегут собственные дети?

Ситуация усугублялась еще и тем, что после отлучения Толстого от церкви общество раскололось на два лагеря, причем оба парадоксальным образом были в восторге от отлучения. Одни (в основном радикально настроенная молодежь) поздравляли Толстого с тем, что он окончательно порвал с реакционной церковью и примкнул к освободительному движению. Другие (не менее радикально настроенные православные люди) радовались тому что «антихрист» в лице Толстого заклеймен твердым церковным актом.