Книга Люди Солнца - Том Шервуд

– Совершенно согласен! – кивнул, потирая ладони, Давид.

– Становится по-весеннему тепло, почти каждый день солнце. Земля подсохла. И у меня теперь будут плотные хлопоты: объездить верхом и проинспектировать всю территорию имения «Шервуд». Наладить егерскую службу, хотя из егерей будет пока один только Готлиб…

– Прекрасный выбор! – горячо воскликнул Давид. – Готлиб просто создан для рискованных и военно-деятельных мероприятий! Наверняка переживает, что ты устранил его от таких дел. Но егерская охрана территорий – полновесное замещение таким делам!

Я кивнул и продолжил:

– Много времени у меня займут знакомства с соседями, старания сдружиться с ними. Поэтому. Научи Дэйла вести конторские книги. Составлять векселя, рассчитывать сальдо…

– С удовольствием научу!

– Вот и славно. Когда Ярослав приведёт мой новый корабль, установим на него пушечное колесо и сходим до Европы. Откроем, как распорядились Серые братья, две ювелирные лавки – в Любеке и в Бремене. И ты, Давид, познакомишь Дэйла с Соломоном из Любека, и положишь в его банк на имя Дэйла для начала семь тысяч, и научишь шифровать векселя предъявителя. Когда вернётся «Дукат», мне придётся отправиться на юг самому и в арабских землях открыть ещё две ювелирные лавки. И к тому времени Дэйл должен полностью взять в свои руки денежно- хозяйственные дела «Шервуда».

Я взглянул на Дэйла, и он, твёрдо посмотрев на меня, коротко сказал:

– Постараюсь.

– Пол-акра земли для себя выбрал? – спросил я его.

– Если мне позволено будет иметь овощное и молочное довольствие с фермы, – ответил он, – то я бы предпочёл не занимать в имении пол-акра, а взять в наследную собственность строение непосредственно в замке.

– Какое именно?

– На окраине хозяйственного двора, один из небольших цейхгаузов у северной стены[8]. Он примыкает к галерее, отходящей от восьмиугольной башни, и имеет два выхода: на главный плац и в бывший скотный двор. Там уже есть просторная кухня с каменными и деревянными столами. Большой очаг и плита. За девять лет, выкраивая полчасика в день, я бы надстроил второй этаж, со спальней, балконами, цветочной оранжереей, и тогда уж женился.

– Почему именно через девять лет?

– Ну как же. Тогда Ксанфии исполнится шестнадцать.

– Ты уже сейчас решил жениться на Ксанфии?!

– Да. Она своей детской любовью искренне любит меня и привязана в этой жизни ко мне, как к единственному человеку. Вот подрастёт, станет красивой и милой. И без ноги! Кто осмелится такую девушку взять замуж?

– И ты…

– Да. Бог послал мне необременительный и приятный труд заботы о ней. Отбросить этот труд невозможно. И, кроме, – её простодушная радость к жизни мне очень мила.

Я встал из-за стола, подошёл и крепко пожал ему руку.

– Стены поставим массивные, – сказал я ему, – чтоб в помещении зимой было тепло, летом – прохладно. И не за девять лет, а сразу. Лекала с испанской мебели все сняты, и один комплект её я отдаю для твоего нового дома. Пусть в резиденции управляющего стоит не копия, а оригинал. Ты был в нашей мастерской в Бристоле? Видел, какие там кресла?

– Восхитительные, – позволил себе улыбнуться Дэйл.

– Хорошо. На досуге встреться с архитектором, который возводит для Алис в порту большую таверну. Заплати ему за инженерный расчет проекта твоего нового дома.

Я посмотрел на Давида. Он многозначительно покивал: «Сделаем!»

– И ещё. Пока нет корабля и ящики с золотыми изделиями у нас, хорошо бы оценить их художественным взглядом увлечённого ювелира.

– О нет, Томас! – быстро воскликнул Давид. – Никому в городе нельзя даже упоминать, что у нас имеется столько сокровищ!

– Безусловно, мой мудрый Давид. Но Бэнсон рассказал мне о бывшем логове Регента, в котором живёт и исступлённо трудится некий гранильщик алмазов…

– Тогда это отличное решение! – тяжело качнулся и скрипнул крышкой ящика с золотом Давид. – Он ни с кем не знаком, следовательно, никому не расскажет. И если он увлечённый своим делом мастер, то, перебирая здесь, при нас, золотые изделия, найдёт, какие можно сделать более красивыми, усовершенствовав форму или поменяв камни!

– Кроме того, мы вместо заточения в колодце подарим ему на остаток лет жизнь вольную, в любви, в уважении. И, может быть, кто-то из нашей приёмной детворы переймёт его ремесло. Надо ведь им будет как- то определяться в жизни.

– Превосходное намерение. Когда поедем?

– Думаю, предпринимать поездку не очень разумно.

– А что же?

– Пригласим их сюда, к нам, – молодую наследницу имения Регента вместе с Симеоном, которого Бэнсон там оставил на воспитание. Пусть девушка посмотрит на наших детей, окунётся в добрый и солнечный мир наших отношений. И тогда уже, вернувшись с ней вместе к Регенту, не вызывая ревности, мы сможем забрать и гранильщика, и алмазы, и весь злодейский арсенал из её подземелья. Определив, разумеется, для неё денежную долю от продажи алмазов.

– Кого пошлём с приглашением?

– Ей – никого. Пошлём письмо Бэнсону, в «Девять звёзд». Пусть сам съездит, повидается заодно с Симеоном. И уже сам, как знакомое и доверенное перед нею лицо, пригласит.

Так мы и сделали. И когда Эвелин встала с постели и стала свободно передвигаться по замку, я, Готлиб и Робертсон собрались в инспекторскую поездку по моим землям.

Приехав с Робертсоном на ферму, где договорились встретиться с Готлибом и откуда планировали начать путь, мы застали нечто неожиданное. Высокий, костлявый, в жёлтом заморском кафтане и зелёной английской треуголке Гювайзен Штокс что-то показывал столпившимся у небольшой изгороди детям. Они облепили заборчик, как муравьи, и с таким вниманием смотрели внутрь, что не заметили, как мы подъехали. Штокс, перегнувшись, взял обеими руками стоящую в загоне корзину и, сдёрнув с неё парусину, перевернул. В ту же секунду из неё посыпались нежные солнечные шарики – двухдневные примерно цыплята, и бойко засеменили на тонких красненьких лапках, и запищали.

– Живулечки-и!! – завопила Ксанфия и запрыгала на месте на своей одной ножке.

Штокс наклонился, осторожно подхватил её и, подняв в воздух, поставил по другую сторону изгороди. И Ксанфия замерла: живые шарики тут же облепили её башмачок и принялись подбегать и отбегать от него. Штокс достал из висевшей на боку сумки горшочек с распаренными зёрнами и метнул пару горстей на землю. Цыплята немедленно помчались к жёлтому ручейку и принялись торопливо клевать. Но один цыплёнок, клюнув наскоро, возвращался и возвращался к одинокому башмачку, и бегал вокруг него, и напрыгивал.

– Живулечка!!- дрожащим от волнения голоском звала и звала его Ксанфия.