Книга Полночь в Часовом тупике - Клод Изнер

— Но мсье комиссар… — пролепетал Жозеф.

— Никаких «но», мсье Пиньо. Я уже принял решение. Вы не забыли, что это я веду расследование, а, Легри?

— Если вы настаиваете, господин комиссар, мы отойдем от дел. Но лишь потому, что ваше положение в этой ситуации более прочно, нежели наше. Дальнейшее развитие событий на вашей совести, мы удаляемся. Однако я совершенно уверен, что мы правы.

— Не нужно тут мне этих похоронных физиономий. У меня тут был молодой журналист из «Паспарту» Рено Клюзель, упрямый такой малый, его никогда не убедить подобными объяснениями без подходящего мотива.

Огюстен Вальми наклонился вперед.

— Мсье Пиньо, я хотел бы использовать ваши умения, мне понадобится ваш литературный талант, — сказал он, улыбнувшись.

Жозеф улыбнулся в ответ, но улыбка вышла нерадостной.

— Я плохо понимаю, господин комиссар, вы хотите замять дело, что ли?

Огюстен Вальми кивнул головой.

— Придется лжесвидельствовать, — пробурчал Жозеф, — теперь-то мне все понятно.

Виктор посмотрел на Огюстена Вальми. Комиссар хотел любой ценой поскорей избавиться от этого неудобного, компрометирующего дела и пресечь в зародыше любое журналистское вмешательство: ведь папарацци могут разнюхать его родство с Робером Доманси. То есть придется сотрудничать с врагом.

— Не имеет ли тут место использование служебного положения в личных целях? — воскликнул он. — Постойте, Жозеф, вас что, подводит память? Колетт-Зелина призналась мне во всех своих преступлениях, она напала на меня в кабаре «Нибытие», на глазах у многих свидетелей, используя свою макилу, у меня до сих пор отметина от нее на горле, я мог умереть от потери крови! Аптекарь, который меня перевязывал, об этом вряд ли забудет. Потом была эта сумасшедшая гонка с преследованием до собора Сакре-Кёр, в ходе которой она угрожала оружием Фермену Кабриеру и пыталась убить Луи Барнава. Многочисленным зрителям этой величественной сцены есть что порассказать. И ведь еще существуют Ноле, вы забыли про Ноле — они опознают ее в два счета, даже спустя столько лет.

— Браво, Легри, вы просто читаете мои мысли! — неожиданно поддакнул комиссар. — Я думаю, нам удастся договориться, в особенности если мсье Пиньо нам поможет!

— Поможет в чем?

Комиссар Вальми пригладил рукой бювар и произнес медовым голосом:

— Вам достаточно будет изложить на бумаге все факты, точно так, как вы мне рассказали, но только с одним небольшим изменением.

— Каким?

— Будьте четче, определеннее. Уберите все «может быть», все «несомненно», все «возможно» и вообще все ваши наречия, выражающие неуверенность. Не забудьте отметить важнейшую роль, которую я сыграл в раскрытии этой тайны, не указывая при этом, конечно, что Робер Доманси был моим сводным братом, вы следите за ходом моей мысли? Талантливый литератор ведь может создать для меня соответствующий этой схеме сценарий?

— Господин комиссар прав, — подтвердил Виктор. Лицо его было серьезно, но в голосе сквозила ирония. — Было бы весьма прискорбно, если бы пресса начала издеваться над нерадивостью полицейских.

— А мне заплатят построчно или фиксированную сумму? — заволновался Жозеф.

— Никак, молодой человек! Замечу мимоходом, я высоко ценю ваше чувство юмора. Но зато о вашем участии и об участии мсье Легри в расследовании никто не узнает, так что ваши уважаемые супруги не смогут вас ни в чем упрекнуть. Скажите мне за это спасибо. У вас есть двадцать четыре часа, чтобы передать мне отчет.

Выйдя на набережную Орфевр, Жозеф воинственно посмотрел на часовых у входа и скрестил руки на груди.

— Какой же он манипулятор! Надо было ему отказать. Мне необходимо что-нибудь выпить, этот легавый меня довел до ручки. Двадцать четыре часа!.. А вот между нами, Виктор, что бы вы сделали на месте Колетт?

— Если честно, даже не знаю. Кэндзи сказал бы так: «Как вода не останется на вершине горы, так и месть не удержится в большом сердце». За работу, Жозеф!

Раздосадованный нежеланием шурина хоть как-то подбодрить его и утешить, Жозеф шел и дулся. До самой площади Сен-Мишель они с Виктором не обменялись ни единым словом. Лишь когда подошло время расстаться, он вслух высказал свое возмущение.

— Признайте все-таки, это несправедливо! Мы же все распутали — в конце концов, где справедливость, вот оно какое, правосудие!

— Правосудие изображают с повязкой на глазах. Воспользуйтесь случаем, Жозеф, благодаря этому отчету Вальми станет вашим должником.

— Собственно, вы правы, я наваляю ему образцово-показательный отчет, этому леговому, пусть распускает хвост перед прессой. Скажите, а что станется с Шарлиной Понти?

— Ничего ей не будет, мы ведь специально опустили в рассказе упоминания о ее темных делишках. Держу пари, что через несколько дней она наконец проявит благосклонность к ухаживаниям Арно Шерака.

— А он, соответственно, сядет на диету и похудеет. А что Рафаэль Субран?

— Я уже объяснил ему, что шантаж — не самое достойное занятие. И предупредил, чтобы играл себе на сцене и вел себя прилично, а не то хуже будет.

Так что расстались они мирно, вполне довольные друг другом. Жозеф двинулся в сторону набережной Вольтер, к Раулю Перо, которому хотел поведать всю историю, а Виктор отправился на улицу Сен-Пер.

В нескольких метрах от книжного магазина он заметил стройный силуэт, смутно ему знакомый. Желтое платье из шелкового муслина, соболья накидка, шляпка из тафты, украшенная перьями и фиалками, подбитые мехом башмачки — этот наряд очень шел его хозяйке, гибкой сильфиде с пышными бедрами. Виктор узнал ее вальяжную походку от бедра: это была Эдокси Аллар, она же Фифи Ба-Рен, она же Фьямметта, она же бывшая герцогиня Максимова. Он благоразумно отошел в сторонку, поскольку вовсе не жаждал потока любезностей от этой роковой женщины, самки богомола, пожирающей с равным успехом и соболей, и хахалей. Пусть Кэндзи отдувается.

Но Кэндзи на месте не оказалось. На его стуле восседал Ихиро Ватанабе, с наслаждением выписывая колонки статистических данных, которыми он надеялся осчастливить парижан, стоит лишь его будущей книге увидеть свет. Он обернулся на звон колокольчика.

— Мой микадо! — воскликнула Эдокси. — Ох, нет, это не ты, это кто-то другой… Позвольте поинтересоваться, вы не мандарин?

— Дорогая мадам, — ответил Ихиро Ватанабе, кланяясь, — знайте, что мандарины — всего лишь высокопоставленные служащие Поднебесной империи, а вот микадо — император Страны восходящего солнца. Мы с Мори-сан родом как раз оттуда.

— Не шутите? А, ну да, я припоминаю, мы встречались в этом отвратительном месте, где плясали трупы.

— Память вам не изменяет, — подтвердил Ихиро Ватанабе. — В этот вечер я восхищался вашей красотой, сравнимой с прелестью гейши, сбившейся с пути прекрасной женщины. В моей стране декларируют преклонение перед женщиной, но на самом деле ее низводят до уровня архитектурного излишества, обычной виньетки в книге.