Книга 1991. Измена Родине. Кремль против СССР - Лев Сирин

– Партию нет. А комсомол я воспевал.

– Насколько это сочеталось с вашей внутренней убежденностью?

– Убежденность и по сей день присутствует. Я очень сожалею, что сегодня нет комсомола, нет пионерии. Поэтому, я считаю, что все, что происходит негативное в обществе, – это результат отсутствия организующей силы, которой был комсомол. В школах сегодня уже не знают, кто такой Матросов, кто такая Зоя Космодемьянская. Не знают, когда началась и закончилась война. Кто такой Жуков. Даже уже не знают, кто такой Гагарин. А если была бы пионерия, то в школах бы об этом знали. Почему отказались от этого термина «пионеры»? Это же – «первый»! Ведь замечательно, когда школьники свою воспитательную работу проводят сами, как пионеры. А комсомол? Собственно, все, что было в Советском Союзе – и победа в Великой Отечественной войне, и все ударные комсомольские стройки: ГЭСы, ГРЭСы, БАМы – все это комсомол. Я с удовольствием вместе с Александрой Николаевной Пахмутовой, как мы говорили, отпел семь съездов комсомола. А съезд проводился раз в четыре года! То есть 28 лет мы пели песни для комсомола. И каждый съезд обязательно ознаменовывался новыми песнями. Никто не заставлял молодежь учить эти песни, они сами их учили и пели. Это было золотое время! Сегодня, когда мне на концертах говорят: «Ну вот, вы ностальгируете по Советскому Союзу…», я отвечаю: «Я не по Советскому Союзу ностальгирую, а по тому замечательному богатому духовно времени, в которое я жил».

– А почему вы партию отделяете от комсомола? То есть КПСС не должно было быть, а комсомол с пионерией должны были остаться? Они ж неразделимы. Комсомол – это как бы… молодость партии.

– Не то что «молодость партии»… Партия, будем так говорить, это родители, а комсомол – это дети. Повзрослевшие или взрослые дети. В партии было много негативных моментов, которые можно осудить. Прежде всего мы должны осудить ее за то, что она не спасла великую державу. Советский Союз. Я уже за это осуждаю партию. А комсомол не за что судить.

– А в чьем лице партию вы осуждаете?

– В чьем лице конкретно?..

– Да. Михаила Сергеевича можно назвать?

– Конечно, конечно…

– Бориса Николаевича?

– Да. Эдуарда Амвросиевича. Я могу сказать, что это те люди, которые не спасли Советский Союз. Не удержали его. И мне очень жаль. Потому что я знаю свою державу, в которой я родился. Я знал победителей – я дитя военного времени. Я гордился страной, в которой я жил. Я ее всю объездил. Как пелось в песне: от Москвы до самых до окраин. Я был на Дальнем Востоке, на Сахалине, на Камчатке, в Приморье, на Севере, в Заполярье. Я был во всех Прибалтийских странах. Во всех Среднеазиатских странах. Поэтому мне очень жаль… Я люблю Россию. У нас очень великая страна – Россия, но была великая держава, которую и уважали, и боялись одновременно. И мы жили, так сказать, более-менее спокойно. Не было так много негатива в стране, как сейчас. Не было в эпидемическом состоянии наркомании. Не было… Россия, конечно, всегда пила, но такого алкоголизма массового – не было! Комсомол следил за этим. Не было проституции. Пожалуйста, девяностые годы – от Красной площади до Шереметьево по бокам стояли наши красавицы… Проститутки. Бесперспективная молодость. Разве могут потом эти девушки стать женами настоящими, матерями настоящими. Нет, конечно! Загубленное поколение. Загубленное будущее страны. А комсомол этого не допускал. Сейчас есть организации, но они…

– …автономны?

– Разбросаны по всем политическим квартирам. «Молодежь ЛДПР», «Молодежь КПРФ», «Молодежь Единой России»… Этого нельзя! У нас одна Россия! И молодежь одна. Поэтому должна быть одна организация для молодежи, которая поможет молодежи. Я не говорю, что нужно держать в шорах молодежь. Молодежь должна быть свободной, но ей нужно помогать обрести эту свободу.

– О том времени можно еще чуть-чуть подробнее, Иосиф Давыдович? Вы были, скажем, знакомы с высшей элитой… с Леонидом Ильичом?

– Я был с ним знаком. С его семьей. Но это было единожды, на даче.

– Выступали там?

– Нет, выступал я в Кремле.

– В гостях были?

– Да, я был в гостях у него. Меня Галина Леонидовна пригласила к ним на дачу. И я там единожды был. Больше я просто побоялся продолжать это общение. (Смеется.) А выступал на правительственных концертах…

– Почему побоялись?

– Ну, водитель, который отвозил меня домой – я жил на проспекте Мира, – видимо полковник, наверное, КГБ… он сказал: «Вы такой хороший певец, не надо больше приезжать на дачу». Я сказал: «Я понял». Был, конечно, знаком и с Никитой Сергеевичем. А с Никитой Сергеевичем… Вот мы с вами сейчас беседуем в «Пекине» (указывает в сторону окна с видом на Садовое кольцо), а здесь напротив был театр… сначала филармония, а потом театр «Современник». Здесь на площади, его снесли. И я там встречался уже после с Никитой Сергеевичем после его снятия. И выступал в концертах перед ним. И выступал в концертах, когда прилетел Гагарин Юрий Алексеевич, на приемах неоднократно. Дружил с нашими космонавтами и продолжаю дружить по сей день. Постоянно и с Валентиной Владимировной Терешковой, и с Алексеем Архиповичем Леоновым, и с Павлом Поповичем и так далее. Я с первым отрядом космонавтов очень дружен был. Ну и с министрами… Выступал на различных декадах искусства. На различных фестивалях… «Зори Кузбасса», «Крымские зори», или, скажем, «Огни магистрали» на БАМе в Тынде. Так что много было интересных мероприятий и встреч.

Москва, май 2009 г.

Александр Проханов

Проханов Александр Андреевич – главный редактор газеты «Завтра», член Союза писателей России. Родился 26 февраля 1938 г. в Тбилиси. Автор романа «Последний солдат империи». Получил Бунинскую премию за подшивку передовиц «Завтра».

– Недавно в Интернете было проведено голосование, примерный смысл которого сводился к следующему: кого бы вы среди людей не хотели бы видеть в качестве живущих. Если бы вас наделили возможностью назвать фамилию человека, после чего он бы умер, кого бы вы назвали?

– Наверное, еще несколько лет назад я бы назвал фамилию Горбачева. Недавно меня спросили: «За какой из своих поступков вам больше всего стыдно?». Я ответил, что реально стыжусь лишь одного своего поступка. Пару лет назад на каком-то фуршете мы встретились с Горбачевым. Он с рюмкой в руке предложил мне чокнуться. Я же, вместо того чтобы ударить его – будучи завороженным и загипнотизированным его глазами кобры, – чокнулся! Вместо того чтобы нанести ему пощечину – выпил с ним! Потом думал: «Боже мой! Что же это такое? Что во мне сработало?»

– Кто из известных людей, по-вашему, умер достойно?

– Я думаю, что очень достойно умер Зиновьев. Мне кажется. Он умер в какой-то целостности. Он достиг мудрости. Я думаю: как умирал Солженицын? С каким ощущением он умирал? У меня есть подозрение, что его терзали сомнения. Он умер не в ощущении выполненного долга. Потому что он все-таки был идеологически одиноким человеком. Он жил и умирал в России, которая состояла из нескольких идеологических объемов. Но ни к одному из этих объемов он не принадлежал. Он не был монархистом, клерикалом – традиционно «белым» человеком, его там не признавали. Он не был либералом. Его книга «Двести лет вместе» положила предел его популярности в либеральной еврейской среде. Он не был советским человеком. Он не был имперским человеком, поскольку он ратовал за распад империи. Все эти крупные блоки, в которых происходило борение идеологий, ценностей и в недрах которых решается судьба будущего России, модели будущего России, – к ним Солженицын не принадлежал. Его всегда все использовали.