Книга Жду. Люблю. Целую - Тереза Ревэй

— Вам будут нужны хорошие консультанты, мадам, — сказал банкир с озабоченностью, явно не считая женщину способной самостоятельно распоряжаться финансами.

Ксения лишь рассеянно улыбнулась. Она знала и худшие времена, к которым нет возврата, и ни один франк не будет потрачен без ее ведома.

В витрине одного из ювелирных магазинов блестело украшение на черной бархатной подушечке. Темная тучка омрачила ее хорошее настроение. Теперь, когда приближалось время отъезда, она смотрела на Париж другими глазами. Она сюда еще вернется, конечно, но город представляется разным для того, кто в нем живет, и для того, кто в нем только гостит.

Именно в этот ювелирный магазин она когда-то пришла продать серьги с изумрудами и бриллианты матери, подарок Екатерины Великой графине Осолиной. Ее пальцы вцепились в сумочку.

«Никогда я больше не столкнусь с подобной ситуацией!» — подумала Ксения, перед тем как удалиться быстрым шагом.

Это была одна из причин, по которой она стремилась покинуть Францию. Нестабильная политическая ситуация, усиление влияния французской коммунистической партии, стремящейся к власти, и поддержка, какую ей оказывало население, бесконечные забастовки, постоянная угнетающая бедность. Некоторые вполголоса говорили о возможной гражданской войне. Что касается других европейских стран, то их положение было не намного лучше. Очевидное влияние Советского Союза создавало серьезную угрозу, которую она ощутила еще пребывая в Берлине. Ксения не хотела растить Николя в мире, где властвовали разруха и смерть. Произведя на свет сына, она хотела жить. Надо было приспосабливаться. Она не хотела оставаться пассивной и жить только на ренту. Она уезжала в Нью-Йорк, чтобы заняться там инвестированием.

По пустым полкам магазинов, расположенных под аркой улицы Риволи, скользили равнодушные взгляды прохожих, которые давно привыкли к постоянному дефициту. Не хватало всего: муки, тканей, мебели, бензина, жилья, поездов, автомобилей и даже бумаги. Пройдя несколько метров, Ксения вдруг остановилась, заметив выставленные в одной из витрин фотографии. Она замерла на месте. Прохожий наткнулся на нее, едва не сбив с ног. Раздраженный, он сказал ей что-то грубое, но Ксения даже не посмотрела в его сторону. Ее взгляд был прикован к работам Макса, которые она узнала бы среди тысяч других фотографий. Это были три снимка, сделанные ночью, еще тогда, когда они были молоды и любили друг друга. Три фотографии. Влюбленные пары — вот что интересовало Макса в то благословенное время. Что теперь стало с этими людьми? С девушкой с накрашенными губами и лакированными ногтями, сидевшей с откинутой головой, тогда как молодой человек обнимал ее за плечи, слегка прикасаясь к груди, выглядывающей из-под сползшей бретельки платья. На столе стояли наполовину полные бокалы с красным вином. Туманный взгляд незнакомки в вечерних сумерках. Она слишком много выпила, но ей все равно было хорошо сидеть вот так на скамейке с этим парнем с короткой прической и смелыми движениями, говорящими о том, как сильно он хочет ее тела.

Ксения толкнула дверь галереи. По выставочному залу ходили несколько человек, в основном это были американцы, которых всегда можно узнать по белым зубам, здоровому цвету лица, легкости поведения и покрою одежды из тонкой ткани. Они чувствовали себя как дома. Молодые солдаты, демобилизовавшись, получали семьдесят пять долларов в месяц от правительства, если они поступали учиться. Они жили счастливо в Париже, не переживая за эту страну, думая о встречах с девушками и хорошем вине. В Париже можно было встретить управленцев и членов делегаций, приехавших на международные конференции. Этот бум начался с первых чисел июня, с речи государственного секретаря Соединенных Штатов Джорджа Маршалла о сложной экономической ситуации в Европе, которая угрожала мировой стабильности и требовала срочных мер по ее оздоровлению.

— Мадам?

Ксения, на минуту запнувшись, узнала хозяина галереи. Жан Бернхайм сильно постарел. С расползшейся лысиной, опущенными плечами, согнутой шеей, он был теперь лишь тенью того человека, который выставлял работы Макса в тридцатых годах.

— Макс фон Пассау, — бросила она, волнуясь. — Он жив, знаете? Он выжил.

Лицо мужчины просветлело.

— Какая хорошая новость, мадам! Он передал мне на сбережение часть своих портретов и их негативы. В первый раз после окончания войны я позволил себе выставить их снова. Я выбрал тему влюбленных. Другие его работы более мрачные, но ведь мы нуждаемся в оптимизме, не так ли? И потом, посмотрите, — добавил он, помогая себе жестом. — Галерею посещают люди. Я не знал, что стало с Максом фон Пассау, поэтому отказывался продавать его работы, хотя уже получил заказы от некоторых клиентов. Вот тот мсье особенно настойчив, — сказал он, показывая на блондина в соседнем зале, который стоял к ним спиной. — Не знаете ли вы, как я могу связаться с ним?

— Он все еще живет в Берлине. Я дам вам адрес.

— Минутку, прошу вас. Я принесу, на чем записать.

Он исчез, оставив Ксению перед фотографиями. Она узнала их все. Захваченная воспоминаниями, она окунулась в то время, когда Макс проводил много часов в ванной комнате, превращенной в лабораторию, с вдохновением отдаваясь каждому этапу своей работы. Запах химикатов пропитал его одежду и кожу рук, которые он по нескольку раз мыл с мылом. Каждая из работ, помещенная в темную рамку, говорила сама за себя. Неповторимость снимка рождалась благодаря не только талантливо выбранной композиции, но и размещению света. Каждый снимок представлял свою историю любви, увиденную и запечатленную фотографом.

Бернхайм принес карандаш и бумагу. Ксения записала адрес и телефон, которые знала на память. Вдруг ей стало невыносимо жарко. Пот проступил на нитяных перчатках, капельки влаги покрыли лицо и затылок. Внезапно ей подумалось, что внимание известного парижского галериста может иметь большое значение для будущего Макса. Выставка — подтверждение того, что он не забыт ни устроителями выставок, ни почитателями его таланта. Она была убеждена, что он заслуживает лучшей судьбы, чем прозябание в разрушенном Берлине. Макс должен снова найти свое место в ряду великих фотографов. Тогда ей не удалось его убедить, похоже, ее мнение для него ничего не значило. При мысли об этом глухая боль пронзила ее сердце.

— Я уверена, он будет рад получить от вас письмо, — сказала она Бернхайму. — Его студия в Берлине разрушена. Так же, как и сам город. Я знаю, что он начал работать. Очень важно, чтобы вы с ним связались. Он нуждается в вас.

— Как и мы в нем! — воскликнул он с энтузиазмом, перечитывая написанное, словно не верил своим глазам. — Такие таланты на дороге не валяются. Я без промедления с ним свяжусь. Спасибо вам, мадам, — добавил он доверительным тоном. — Извините, что не узнал вас сразу. Для меня честь видеть вас здесь.

Ксения покраснела и опустила голову. Она никак не ожидала увидеть свой большой портрет, который украшал стену в глубине зала. Эта улыбка, этот всплеск эмоций, эта радость жизни принадлежали другой женщине из мира, который больше не существовал.

— Только не говорите ему, что это я дала вам его адрес, — внезапно встревожившись, попросила она. — Мне бы не хотелось показаться нескромной. Он стал… Как бы это сказать? Он теперь другой человек. Вы должны быть настойчивым, чтобы убедить его, и это очень важно, вы понимаете, вам нужно будет найти слова…