Книга Коптский крест - Борис Батыршин

– Ну, чего приперся? Шел бы ты, мил человек, по своим делам, хозяевам не до тебя сейчас. В отсутствии оне, за дохтуром поехали.

– А что, заболел кто-то? – забеспокоился Яша. – Вроде только третьего дня заходил, все были здоровы…

– Так то третьего дня было! А вчерась к вечеру молодого паныча какая-то лихоманка скрутила. Марьяшка, прислуга ихняя, говорила – весь горит, болезный, лежит в беспамятстве, слова сказать не могет… Дохтур у них с утра, в трубочку слушает, порошки небось пропишет – а какой от их прок…

– Постой, ты же сказал – Олег Иванович за доктором отправился? Ваня что, тоже заболел? – не понял Яша.

– Нет, с им все слава богу, – ответил Фомич. – Это наш молодой барин занемог. Как вчера слег – так и не встает. А дохтур как пришел, так от него и не отходит. Сказал… лихорадка легкая. А какая ж она легкая – коли барчук помирает? Нету этим дохтурам веры…

– Может, легочная, а не легкая? – поправил дворника Яков. Он помнил, как три года назад от такой болезни в три дня сгорела мамина троюродная сестра тетя Циля. Приезжий из Винницы доктор-поляк, запойный пьяница, пользовавший больных по окрестным местечкам, поставил диагноз «легочная лихорадка» и прописал отвар ипекакуаны[147]. Поили Цилю и настоем на ягодах бузины с медом, но ничто не помогло, и двумя днями спустя ее снесли на старое еврейское кладбище. «Вейзмир[148], – сказал ребе, – раз время пришло – что могут сделать люди?»

– Так, раз доктор уже здесь – значит, Олег Иваныч за другим поехал? Что, хуже Николке стало?

– А с чего ему лучше-то станет? – сварливо ответил Фомич. – Так и перхает, болезный, вон аж во дворе слышно. Лихоманка его изнутре жгет. А барин твой, – и дворник мотнул головой на подъезд, где была квартира Семенова, – как услыхал, что дохтур сказал, – так сразу обругал его коновалом, собрался и уехал. А сынок ихний там сидит, у молодого барина. Переживают очень. Ты бы шел, право слово. – Фомич опять взялся за метлу. – Нечего тебе тут делать, не до тебя господам сейчас.

– Слышь, Фомич, а можно я тут, на скамеечке посижу? – не сдавался Яков. – Глядишь, и понадоблюсь – сбегать куда-нибудь, к примеру – в аптеку. Дядин родственник, Моисей Клейман, на Садовой аптеку держит, тут недалеко. Если надо – враз обернусь!

– Ну сиди, коли делать нечего, – согласился Фомич. – Только в дом не лезь, покуда не кликнут. Если что – Марьяне скажем, передаст…

Делать было нечего. Яков пристроился на скамейке в глубине дворика и приготовился ждать.

Ожидание не затянулось – скоро во двор спустился сам хозяин дома. Он шел с каким-то незнакомым Яше господином, по виду – доктором, о котором говорил давеча Фомич. Вслед за мужчинами семенила Марьяна. Глаза ее распухли от слез; девушка все время шмыгала, утирая лицо передником.

– Не будем терять надежды, уважаемый Василь Петрович, – говорил доктор. По тону его ясно было, что он уже не в первый раз повторяет эту фразу; собеседник кивал, нервно ломая пальцы.

Выглядел Василий Петрович не лучшим образом – всклокоченная бородка, красные, видимо, от бессонницы глаза, жилетка, криво застегнутая не на ту пуговицу.

– И непременно пошлите за настойкой лауданума[149], – продолжал врач. – Крупозная пневмония, батенька, – случай очень серьезный. Я ближе к вечеру ожидаю кризис, так что непременно загляну. А пока вот вам рецепт. – И господин, остановившись, передал Василию Петровичу листок; тот взял и немедленно принялся, сам не замечая, комкать в нервических пальцах. – Будем надеяться, дорогой мой, надеяться и молиться. Все же организм молодой, и, даст бог, еще поборется…

Дядя Николки сокрушенно кивал.

– А за лауданумом пошлите прямо сейчас, мешкать ни в коем случае не рекомендую.

Яша сорвался со скамейки и подскочил к беседующим:

– Добрый день, Василь Петрович, я служу у вашего жильца из третьей квартиры, помните меня? Я еще с вами в Петровском парке на празднике был, вот и Фомич меня знает. И Ваня, сынок Олег Иваныча, – тоже. Если надо – могу слетать за лауданумом, у меня аптекарь знакомый, враз обернусь, только скажите!

Доктор остановился и близоруко глянул на Яшу:

– Вот и славно, юноша, вот и славно… Василий Петрович, засим откланяюсь. И если что с больным – непременно теперь же шлите за мной… да вот, хоть этого любезного молодого человека. Отыщете, юноша? – И доктор протянул Якову картонку с фамилией и адресом. – Я живу неподалеку, в Лефортово, так что…

Яша истово замотал головой.

– Вот и хорошо. Что ж, будем надеяться и, главное, не унывать! Больному нужна сейчас ваша поддержка и вера в счастливый исход.

– Макар, ты? Это Семенов, узнал?

Смена у Каретникова только что закончилась – звонок застал его по дороге домой. Андрей Макарович Каретников, заведующий детским отделением 7-й городской больницы, как раз свернул с Каширки и направлялся в сторону Нахимовского, когда мобильник разразился резкой трелью: звонил старый бородинский знакомец, Олег Семенов. Каретников общался с ним, по большей части, на фестивалях и иных реконструкционных событиях, но не был удивлен неурочным звонком. Старый «бородинец» был известен среди своих как отличный детский врач, так что товарищи по увлечению не раз обращались к нему по поводу болячек своих отпрысков.

– Привет, Олегыч. Всегда рад слышать конных егерей. Что на «Солдатике»[150]-то не был?

– Да вот не случилось. Слушай, Макар, у меня срочное дело – как раз по твоей части. А о «Солдатике» потом поговорим, лады? Ты сейчас сильно занят?

– Да нет, вот домой еду. А что, Ванька приболел?

– Почти. Да нет, с ним все слава богу… Тут, понимаешь, такое дело. Мой… племянник свалился с какой-то заразой, температура за сорок, что делать – не знаем. Ты не посмотришь? Очень буду тебе признателен…

Каретников присвистнул.

– За сорок, говоришь? «Скорую» вызывали?

Собеседник на секунду замялся.

– Да нет… ты понимаешь, семья там… странная. Они вообще сторонники народных, так сказать, методов, врачам не верят. Что-то там у них было – то ли тетку «скорая» не довезла, то ли что-то еще… в общем, не хотят они звать «скорую». А парню совсем худо. Вот я и убедил их, чтобы ты посмотрел пацана, – меня-то они слушают. Только ты там полегче насчет «срочно «скорую» – люди, как я уже говорил, своеобразные, для них современные доктора – вроде чертей с рогами.