Книга Миграции - Игорь Клех

На круг своих знакомых и их детей я гляжу сегодня, как на прореженную и уже незнакомую рощу. Кучи мусора, свалки кругом.

Картина «хронической деурбанизации», конечно, намного сложнее. Организм города сопротивляется, вырабатывает антитела. Он покуда не труп, он только тяжело болеет, и ярким заплатам первых этажей не скрыть его худобы и лохмотьев.

С мая по сентябрь здесь по-прежнему бывает хорошо. Удвоилось число кофеен, и размножились без счету крохотные ресторанчики с отменной кухней — готовить здесь любят. И это самая привлекательная сторона нынешнего Львова. А вот уникальные городские парки становятся все более запущенными (после присоединения в 1940 году сюда командировали из Москвы советских градостроителей набираться ума-разума, тоже без толку). Оно и понятно: парки ведь нужны горожанам, а где они теперь? «Село» в выходные разъезжается по селам. Львовяне и сами не заметили, как оказались виртуальным клубом, существующим где-то во Всемирной Паутине — вне климата, погоды и времени. Самые юные, естественно, смотрят на сегодняшний день иначе. Границы открыты — одно это сделало бы меня когда-то счастливым. Но сегодня мой взгляд упирается в некий воображаемый кинотеатр в аварийном состоянии, где крутят теперь другое «кино»: вместо польских межвоенных мелодрам или советских военных фильмов торгуют мелочовкой в полутемном фойе, где играл некогда живой оркестр. В «перестройку» я отчего-то прекраснодушно был уверен, что архитектура переварит нашествие очередных варваров — не сразу, но переварит. Теперь у меня уже нет в этом уверенности — осталась только надежда. Города Прикарпатья захлестывает сегодня волна вторичной криминализации, надвигающаяся из обнищавших и обезлюдевших сел. И лучше не оказываться в этих краях в сезоны дождей и холодов, когда злая бедность и тщета особенно лезут в глаза.

Недавно воду в квартиры стали подавать во Львове не с шести до девяти часов утром и вечером, как в позднесоветское время, а на два часа дольше. Злые языки утверждают, что городской голова, желая переизбраться, выполняет таким образом свои предвыборные обещания решить проблему с водой. Решить ее сегодня можно: какой-то всемирный банк выделил средства на такую целевую программу, да вот беда — не позволяет властям растворить их в местном бюджете. А кому нужны такие деньги, которые нельзя украсть? Вот и слоняются жирные коты по своим коридорам и кабинетам, облизываются, мяучат, а дотянуться не могут. Год так продолжается уже, говорили мне чудом уцелевшие горожане, за целую жизнь так и не привыкшие обходиться без воды в своих домах большую часть суток.

Ничего нового или исключительного в том, что происходит, нет. Для деурбанизации не существует границ. Так, население немецкого Лейпцига, культурной столицы восточных земель, в 1997 году составляло 600 тысяч жителей, а к началу нового века — без всяких войн и депортаций! — уменьшилось на треть.

По контрасту с саморазрушающимся Львовом меня удивил вычищенный и вылизанный на немецкий манер, но без немецкой тщательности центр Ивано-Франковска по соседству. А ларчик просто открывался: сюда прибывает президентский кортеж. В тридцати километрах от города сооружена одна из резиденций для отдыха и встреч украинского гетмана с высокими зарубежными гостями. Естественно, вся инфраструктура подтянулась: банки, леспромхозы, егеря, молочные фермы, дороги — точнее, пряничные вокзальчики (для глаз САМОГО, остальное-то все для свиты). Короче, как в России: всё в центр — и всё из центра. Киев и является таким центром — светилом, единственным украинским городом, который не терзает деурбанизация.

И последнее. Как выразился один мой рано умерший друг, — а ведь каждому придется ответить за то, что натворили все. И это ужасно несправедливо, но правильно.

Спящий пробуждается

Есть что-то в том, что по железной дороге от Москвы до Питера и Киева примерно одинаковое расстояние — длиной в ночь. Поэтому отправляться в Киев удобнее всего поездом с Киевского вокзала российской столицы. Самые скорые и комфортабельные — фирменные № 1 и № 41 (отличающийся от первого только наличием плацкарт). Ими не ездят бригады украинских гастарбайтеров, и пассажиров поэтому меньше беспокоят пограничники с таможенниками. Оба составлены из новых днепропетровских, с иголочки, вагонов. Поначалу их дизайн и мягкие полки приятно удивляют, и только присмотревшись в пути, замечаешь, что они тесноваты, а зимой на окнах с внутренней стороны еще и образуется наледь. Старая история: внешний вид важнее удобств. То же с «пряничными» вокзальчиками, которые всегда легче привести в божеский вид и глаз проезжающего начальства порадовать, чем заниматься изношенными шпалами да рельсами.

Киевский вокзал в Киеве не меньше, чем в Москве, но есть у него один существенный недостаток. Он единственный пассажирский железнодорожный вокзал столицы Украины. Все пятидесятимиллионное население страны устремляется в эти ее главные ворота или прокачивается через них во всех направлениях. Чтобы уменьшить образование заторов хотя бы на вокзальной территории, нашли остроумный выход. Был возведен по другую сторону путей европеизированный хай-тековский «двойник» сталинского вокзала, с которым он соединен длиннющим надземным переходом со спусками на платформы. К этому зданию вокзала удобнее стало подъезжать из западной и южной частей города. А вот покидать район вокзала вам придется одним из трех способов: на такси (что, кстати, недорого), на городском транспорте, с пересадками, или через самое узкое место — вход в метро, где не исключено, что придется выстоять очередь за пластмассовыми жетонами, от которых Москва отказалась лет пять назад.

Эти пять лет и представляют собой примерную величину отставания во времени украинской столицы от российской, поскольку обе они движутся в одном и том же направлении. Обе переживают строительный бум и, имея около 7 % общего народонаселения, распоряжаются на порядок большей долей национального достояния. Киев сегодня фактически единственный бурно развивающийся город Украины и безусловный лидер «капиталистического соревнования».

Спускаясь в киевское метро, непроизвольно отмечаешь, что платформы и поезда здесь на треть короче московских. Зато и ветки короче, не успеваешь истомиться под землей. Только темновато как-то. Уже поднимаясь на эскалаторе, соображаешь, в чем дело. Лампы светятся строго через одну. Легко можно представить, что творится тогда в областных городах, райцентрах, вплоть до кромешной темени в селах. Из которых уже несколько миллионов жителей регулярно трудится на сельхозработах в странах Средиземноморья или на стройках у соседей — в России, Польше, Чехии. Или в Киеве, где можно сегодня заработать довольно приличные деньги и куда наметился отток рабочей силы и интеллектуального потенциала: молодых компьютерщиков, журналистов, дизайнеров, архитекторов. Не говоря уж о политиках, финансистах и украинских красавицах, которыми Киев славился всегда.

Две остановки метро — и мы на Крещатике, главной улице города, чье имя волнует слух и отсылает к его тысячелетней христианской истории. В Крещатицком яре Владимир крестил когда-то в греческую веру своих сыновей. Князь-идолоборец сам в виде истукана уже больше столетия озирает свои владения с Владимирской горки, а прах его тысячу лет как покоится в Киевской земле, по соседству с прахом Юрия Долгорукого, основателя Москвы. Киев — город святынь и захоронений трех сегодняшних народов и стран. В одной из пещер Киево-Печерской лавры, купив билет, всякий желающий может лицезреть высохший череп летописца Нестора, первым описавшего для потомков, «откуда есть пошла Русская земля». Отчего на собственном черепе посетителя волосы начинают шевелиться — когда тысячелетие прессуется у него на глазах в один нескончаемый, долгий день, а промелькнувшие века — в сон.