Книга Тринадцатая редакция. Модель событий - Ольга Лукас

— Привычка?

— Неважно. Там, где меня Эрикссон держал, тоже был такой фокус со стеной.

— Фокусов здесь много. В моей комнате, например, жил сумасшедший, его даже по два раза в год госпитализировали. Но он умер за двадцать лет до перепланировки. Потом комната досталась одной весёлой семейке: муж и жена — хиппи, у них — вечные посиделки, эзотерика доморощенная, медитации, харе-кришна, а потом они как-то вдруг всем племенем откочевали в неизвестном направлении, прихватив ещё парочку жильцов. Просто исчезли, ничего с собой не взяв. Непонятная история: вдруг раз — и уехали навсегда. Даже дверь не закрыли — впрочем, они её никогда и не закрывали. Кто-то из их компании потом приходил, говорил, что они все уже в нирване, комната им не нужна, но им занялась милиция, а комната отошла государству. Ещё здесь математик один жил, всё мечтал решить какое-то уравнение, сидел ночами над тетрадью, писал формулы. И когда вдруг понял, что к чему — в четыре часа ночи, — у него в ручке паста кончилась. И в другой тоже. И карандашей не нашлось. Он хотел было кровью дописать, как и положено настоящему мученику науки, но пока булавку нашёл, пока палец расковырял — всё забыл. И так уже не вспомнил, а тут перестройка — и он стал компьютерами торговать, переехал вскоре в отдельную квартиру. А здесь поселилась гадалка...

— Хватит, — твёрдо сказал Дмитрий Олегович, — на этом погружение в историю дома предлагаю прекратить. Тем более что я её и без того чувствую. И так везде. Во всём, я имею в виду, городе. В других городах такого нет.

— Ты говоришь это для того, чтобы никто не догадался, что ты безумно любишь Питер. А кто — никто? Чтобы я не догадался? А я догадался. И что теперь? Думаешь, я буду обидно смеяться и показывать пальцем: смотрите на дурачка, он в город влюбился, как будто город ответит ему взаимностью

— Да насчёт взаимности я как раз совсем не переживаю.

— А насчёт чего переживаешь?

— Ну это же так банально — любить Петербург. Всё равно что Анджелину Джоли любить. Много ли надо ума и фантазии, чтобы полюбить её? Нет, не много.

— Она, кстати, отличная.

— Да не то слово. Увидел — и люби. А с Питером сложнее.

— Ты имеешь в виду Брэда Питта?

— Я имею в виду этот чёртов город, в котором мы сейчас находимся.

— Потому что ты здесь родился. И любить город, в котором родился, — это так банально, правда?

— Особенно, если он такой красивый...

— ...как Анжелина Джоли

— Да при чём тут... Ну да, это же я сам. Вот если бы я в нём не родился. Если бы он был другим.

— Если бы Анжелина Джоли была ископаемым мамонтёнком Димой.

— Отличный мамонтёнок, кстати. Тёзка мой. И такой же, как я, ископаемый... Да, так было бы проще. Этот город слишком много обо мне знает. Он помнит меня слабым.

— Слабым? Тебя? В три месяца и три дня от роду?

— То, что тебе казалось силой, было упрямством. А упрямство — это слабость. Но я не хочу об этом говорить, даже с тобой. Пока что мне больше нравится об этом думать.

Он специально сказал «Даже с тобой». Надо же как-то дать понять Джорджу, что он ему всё-таки дорог, а говорить это прямым текстом не позволяла... сила? ...слабость?... упрямство?

Некоторое время они сидели молча, прихлёбывая настойку с перцем и какими-то травами. Дмитрий Олегович отведал пирога и нашёл его превосходным.

— Слушай, а ты ведь не в Петербурге родился, — через некоторое время сказал Джордж.

— Да и я тоже. Мы с тобой родились в Ленинграде. В городе, которого уже нет ни на одной карте. Так что люби себе преспокойно Санкт-Петербург — это совсем не твой родной город.

— По-настоящему мы с тобой родились не «где», а «когда». В школьном возрасте. В девяностые. Когда доллары были зеленее, а трава забористее.

— А потом мы родились ещё раз — уже в нулевые. Когда помирились.

— Недавно мы снова родились. И ещё родимся не раз, — пробормотал шемобор, поднимаясь из-за стола.

Вечер заканчивался хорошо. А артисток на завтра он обязательно найдёт. Встанет в семь утра — и сразу же найдёт.

— Ну, чего он там? — толкнула сестру Марина Гусева.

— Переродиться хочет. И дружка своего подбивает.

Они стояли под дверью и прислушивались к тому, что происходит внутри. Постепенно голоса, доносившиеся из квартиры, становилось всё отчётливее — видимо, алкоголь поворачивал рычажок регулирования громкости в мозгу Студента и его приятеля.

— Он там до завтра зависнет, вот тебе зуб. Можно пробежаться до дома и вздремнуть часа четыре, — подытожила Марина.

— Вот тебе коготь — на этот раз мы его не упустим. Дремать будем по очереди. Вон, на подоконнике, — распорядилась сестра. «Если убить одного Студента, его смерть, конечно, на двоих не поделишь, — думала она, засыпая, — но их там, в норе, двое, а это значит...»

День пятый

Если долго мучить любого человека, то он добровольно согласится отправиться хоть в крысиный ад, хоть в тараканий, хоть в осьминожий, лишь бы избавиться от страданий. Так решили Марина и Галина Гусевы. Они почти не спали этой ночью: сидели на подоконнике, прижавшись друг к другу, накрывшись защитным колпаком, досадуя на то, что люди могут обнимать друг друга только лапами, но не хвостами, и обсуждали план действий.

Эти двое, что сидят сейчас в норе, конечно, рано или поздно оттуда выскочат. И вот тогда хватай их, вяжи, тащи в укромный угол, где никто не услышит их криков.

Впрочем, Джордж серьёзно расстроил эти кровожадные планы: проснувшись утром, он решил, что с «Феей-кофеей» ничего не случится, если сегодня он выключит будильник, перевернётся на другой бок и поспит до обеда. Поэтому из норы вышел только один Студент.

Он так торопился — казалось, что Бойцы или хотя бы старухи, которые смогут убедительно их изобразить, совсем рядом, — что пробежал мимо Галины и Марины, даже не взглянув в их сторону. Защита защитой, но опытный шемобор даже не заметил, что на подоконнике кто-то сидит!

— Один есть, — сказала Галина, мягко спрыгивая на пол и потягиваясь.

— На-начнём с него, — заикаясь от нетерпения, вторила Марина.

Как сладко преследовать врага, который не видит тебя и думает, что он в безопасности! Хочется, чтобы эта погоня продолжалось бесконечно. Студент, казалось, не понимал, куда идёт, а может быть, интуитивно пытался сбить с толку преследователей — но не на тех напал. Все его глупые уловки сёстры Гусевы в момент разгадывали, и от этого им становилось ещё радостнее.

— А теперь вспомни, как мы упустили его в прошлый раз, — неожиданно прервала это веселье Марина.

В самом деле, когда-то давно они насмехались над молодым неопытным шемобором, которого сейчас хлоп — и прихлопнут, но почему-то не прихлопнули, а вместо этого потеряли всю свою команду.