Книга Калигула - Зигфрид Обермайер

— Здравствуй, Клавдий Цезарь! Решил немного подышать свежим воздухом после долгой трапезы? Нашему императору свойственно особенное гостеприимство.

Клавдий Цезарь не сдержался:

— Г-гостеприимство! Да, так т-тоже можно сказать. Почему он н-не заведет придворного шута? П-почему я должен забавлять его? К-когда он наконец оставит меня в покое?

Старик опустился на скамейку рядом с фонтаном, и Каллист попросил разрешения присесть рядом. Клавдий кивнул.

— Я знаю, что происходит на этих обедах, и нахожу возмутительным, что с тобой так обращаются. Поневоле в голову приходят странные мысли, и начинаешь мечтать о других временах — других обстоятельствах…

Клавдий поднял глаза. Его изборожденное морщинами лицо нервно подергивалось.

— Что т-ты имеешь в в-виду?

— Я тоже на своем месте не так счастлив, как может показаться, уважаемый Цезарь. Император требует многого, я должен делать то, чего потом стыжусь. Тогда я мечтаю, чтобы его место — прости, что так говорю, — чтобы его место занял ты. Правда, это только мечты, к тому же неслыханные, ведь кто может заменить его, божественного?

Но Клавдий уже все понял и почувствовал облегчение из-за того, что и другие, пусть намеками, осторожно выражают недовольство Калигулой.

— М-мы должны в-выждать, Каллист. Ф-фортуна дает и забирает обратно. Иногда в-времена м-меняются с-сов-сем н-неожиданно — так н-нас учит история.

Эмилий Лепид держал Агриппину в курсе переговоров с претором Лентулием Гетуликом, командующим войсками в Верхней Германии. Письма свои он пересылал через вольноотпущенного торговца овощами в Субуре, а тот, в свою очередь, передавал их через одного раба Агриппине. Поскольку эти люди не умели читать, опасности предательства или разоблачения не существовало.

В одном из писем Агриппина прочла следующие строки:

«Мои приветствия и пожелания здоровья!

Путешествие только началось, а я уже скучаю по тебе, Риму, привычным удобствам. То, что здесь называют летом, представляет собой ряд прохладных дождливых дней, когда лишь изредка, на пару часов, пробивается слабый солнечный свет, не способный даже высушить нашу промокшую одежду. Я нахожусь сейчас в центральном лагере верхнегерманских легионов, похожем на настоящий город. Лентулий Гетулик занимает здесь самое внушительное здание, и несколько комнат предоставил в мое распоряжение. Он сам за последние годы очень изменился, и в свои сорок с небольшим выглядит почти на шестьдесят. Похоже, Лентулий здесь очень скучает: начал сочинять стихи, эпиграммы и даже трудится над каким-то историческим произведением. Но, чтобы продолжить над ним работать, он должен попасть в Рим с его библиотеками. По мнению претора, Калигула специально держит его подальше от Рима: выжидает удобного момента, чтобы уничтожить. Едва разговор заходит о временах Тиберия, на глазах Лентулия появляются слезы. „Да, — говорит он. — Вот это был император: служил империи и народу, не жалея себя. Настоящий принцепс в полном смысле этого слова“. Конечно, ему не суждено было стать свидетелем последних лет правления этого принцепса, поэтому Тиберий сохранился в памяти Гетулика самим совершенством, тем более что старик предостерегал его от своего возможного преемника. Такие его мысли нам на руку. Я тоже принялся восхвалять Тиберия и описал ему пару „шуток“ нашего Сапожка. Претор был настолько возмущен, что подскочил и взревел: „Почему никто не подойдет к чудовищу и не воткнет ему в грудь кинжал? Неужели в Риме не осталось мужчин?“ Я ответил ему, что многие с радостью бы воспользовались его предложением, но Калигула знает об этом и окружает себя плотной стеной германцев.

„Да он к тому же трус, — с презрением заметил Гетулик. — Вот до чего опустился гордый Рим — позволяет управлять собой ничтожному безумцу“. Тут мне пришлось рассмеяться, и я объяснил, что о правлении и речи не идет, этим заняты за него другие, а сам он живет ради удовлетворения своей похоти и других удовольствий, тратя на пиры огромные деньги.

Своим рассказом я привел Лентулия в бешенство, и через несколько дней достиг того, к чему стремился. Осторожно изложив ему наш план, я упомянул вас с Ливиллой, рассказал о вашей поддержке, а в конце добавил, что без его солдат наш план неосуществим. Гетулик мрачно засмеялся: „Вот, значит, до чего дошло? Без меня и германских легионов никуда?“

Конечно, я ответил утвердительно, а потом дал понять, что в случае отказа никто его не осудит, но он должен быть готов к тому, что станет следующей жертвой. Тогда претор схватился за меч и воскликнул, что нужно обернуть оружие противника против него же и самого Калигулу отдать палачу: „Он должен стать следующей жертвой! Он должен ею стать, если Рим хочет остаться благородным!“

Ты видишь, любимая, убедить Гетулика оказалось делом несложным. О способах осуществления плана наши мнения разошлись. Лентулий считает, что Калигулу надо заманить в Германию и уничтожить здесь, а потом с его верными легионами мы сможем войти в Рим, чтобы взять власть в свои руки.

План неплох, но я склоняюсь к тому, чтобы устранить Калигулу в Риме. Тогда у сената не будет много времени для рассуждений, он сразу сможет принести клятву мне как новому принцепсу. Пока Гетулик со своими войсками доберется до Рима, пройдет немало времени, и дело может кончиться гражданской войной. Кроме того, существует еще твой дядя Клавдий, и немало людей захотят видеть преемником его как единственного оставшегося члена императорской семьи. В любом случае действовать поспешно нельзя.

Будь и ты осторожна, любимая. Не доверяй никому и уничтожь письмо, как только его прочитаешь».

Но на это Агриппина не могла решиться, потому что перечитывала вдохновляющие строки снова и снова. Иногда она рисовала в воображении картины из будущего, как она, императрица, рядом с Эмилием Лепидом Августом идет по сакральной улице под прославляющие крики толпы, а потом принимает благословение жрецов.

Во второй свободный день Сабин велел разбудить его до восхода солнца и отправился в город.

За домом Петрона следить было легко, так как к нему вел один подход. Молодой трибун бродил кругом, но далеко от дома не отходил.

«Я, римский трибун, — думал он, насмехаясь над собой, немного пристыженно, — жду около дома возлюбленной, как зеленый юнец. Все влюбленные безрассудны».

Скоро в доме началось какое-то движение. Потом молодой, хорошо одетый мужчина в сопровождении слуги вышел на улицу.

«Должно быть, Петрон», — подумал Сабин, глядя им вслед.

Час спустя появилась пожилая полная женщина с мальчишкой, который нес корзину.

«Наверное, повариха с поваренком», — предположил Сабин, и его надежда увидеть Елену постепенно угасала, но он решил ждать. Солнце уже стояло высоко, когда из дома выскочила маленькая пушистая собачонка. Звонко тявкая, она бросилась к Сабину, обнюхала его, а потом хотела побежать обратно к Елене, которая как раз показалась на пороге. Сабин, недолго думая, схватил собачку и поднес хозяйке.