Книга Великие битвы великой страны - Сергей Алексеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С кем только не беседовал за свою долгую жизнь генерал, а вот с Суворовым не приходилось. А поговорить с фельдмаршалом очень хотелось. И вот случай представился князю.
Один из неприятельских городов сдался русским без боя. Порядок в подобных случаях был таков, что победитель должен был в город въезжать в карете.
– Зачем мне карета? – заупрямился было Суворов. – Донской конь – лучшей не сыскать для меня кареты.
Однако генералы пристали, заговорили о престиже русской армии, о вековых порядках. Суворов поспорил и сдался.
Стали искать карету и вспомнили про князя Пирятина.
«Вот повезло! – обрадовался князь. – Вот уж наговорюсь, вот уж натешусь».
Целую ночь генерал не спал, вспоминал разные истории, все готовился к встрече с Суворовым.
А сам Суворов страшно не любил болтунов. Слышал он про Пирятина, понял, что заговорит его генерал по дороге.
Тогда Суворов по поводу кареты и ее хозяина отдал такой приказ:
«У генерала князя Пирятина-Тамбовского позлащенную его карету взять. Хозяину сидеть насупротив, смотреть вправо и молчать, ибо Суворов будет в размышлении».
Прочитал Пирятин приказ, и сразу настроение у князя испортилось. Однако приказ есть приказ, надобно повиноваться.
Сидит Пирятин в карете, держит голову, согласно приказу, повернутой вправо, молчит. Молчит, а самого так и распирает. Уж больно хочется ему заговорить с Суворовым. Просидел генерал молча минут десять и все же не вытерпел:
– Александр Васильевич, вот я вам одну историю расскажу…
Однако Суворов гневно глянул на генерала, и тот приумолк. Просидел Пирятин еще минут десять спокойно и чувствует, что больше не может. Не в силах болтун сдержаться.
– Александр Васильевич, вот я вам…
Несколько раз Пирятин пытался заговорить с Суворовым. Кончилось тем, что испортил он Суворову торжественный въезд в город и вконец разозлил фельдмаршала.
«Вот уж болтун! Ну и болтун! – ужаснулся Суворов. – Упаси, Господи, русскую армию от таких генералов».
В тот же вечер Суворов отдал приказ отчислить князя Пирятина вместе с его каретой из армии.
– И чего это он? – удивлялся Пирятин-Тамбовский. – Карету для него не пожалел. Самые лучшие истории рассказать собирался. Не оценил. Не понял добра фельдмаршал.
Поручик Козодубов во всем подражал французам. Манеры французские. Говорил по-французски. Книги читал французские.
Особенно поручик любил болтать о Париже: и во что там народ одевается, и что ест, и что пьет, и как время проводит. И все-то ему у французов нравится. И все-то ему у русских нехорошо. И хотя сам Козодубов во Франции и Париже ни разу не был, да получалось из его слов, что чуть ли он не рожден в Париже, что вовсе и не русский он, а француз.
Прожужжал поручик своим товарищам о французах и о Париже все уши.
Вот как-то встретил Суворов Козодубова, взглянул, спрашивает:
– Как дела у вас в Париже? Что матушка и батюшка пишут?
– Так матушка у меня в Питере и батюшка в Питере, – ответил удивленный поручик.
– Ах, прости, прости! – извинился Суворов. – Я-то думал, ты из французских.
Ничего не понял поручик. По-прежнему нахваливает все французское, а русских ругает.
Прошло несколько дней. Встретил снова Суворов поручика, опять с вопросом:
– Как дела у вас в Париже? Что матушка и батюшка пишут?
– Так, ваше сиятельство, я уже говорил, матушка у меня в Питере и батюшка в Питере. А рожден я во Пскове.
– Ах, прости, прости старика, запамятовал.
Не может понять поручик, в чем дело. Стал он жаловаться товарищам на Суворова: мол, стар фельдмаршал, мол, память уже никуда и речи порой непонятные, странные.
Видит Суворов, что поручик и теперь ничего не понял.
Происходило это как раз во время войны с французами. Наступил перерыв в боях. Предложили французы обменяться пленными офицерами. Суворов согласился. Составили штабные офицеры списки.
Просмотрел Суворов.
– Тут не все, – говорит.
– Все, ваше сиятельство, – докладывают офицеры.
– Нет, не все, – повторяет фельдмаршал. – Тут еще один французишка не указан…
Рассмеялись офицеры. Поняли шутку фельдмаршала. Рассказали поручику. Бросился тот со всех ног к Суворову.
– Ваше сиятельство! – кричит. – Ваше сиятельство, ошибка! Русский я! Я же вам говорил.
– Нет ошибки, – отвечает фельдмаршал. – Не русский ты.
– Русский, – утверждает поручик. – Русский. И матушка у меня русская и батюшка русский. И фамилия у меня Козодубов. И во Пскове рожден.
– Мало что во Пскове рожден. Мало что матушка да батюшка русские, – говорит Суворов, – Да ты-то не русский. Душа у тебя не русская.
Дошло наконец до неумной головы, в чем дело. Упал он на колени, просит простить.
Подумал Суворов, сказал:
– Ладно, так уж и быть – оставайся. Только ступай с моих глаз долой. Иди думай. Гордись, дурак, что ты россиянин!
Всю свою солдатскую жизнь Прошка провел в денщиках у Суворова.
Любил похвастать Прошка близостью к великому полководцу. Начинал так: «Когда мы с фельдмаршалом бивали турок…» Или: «Когда мы бивали прусских…»
– Ну, а ты здесь при чем? – смеялись солдаты.
– Как – при чем! – обижался Прошка. – Как же без меня? Да если бы не я…
И Прошка не врал. Составляя планы сражений, Суворов любил «посоветоваться» со своим денщиком.
– А как ты думаешь, Прошка, – спрашивал Суворов, – не заслать ли нам драгун[13]в тыл к неприятелю?
– Заслать, заслать, непременно заслать, – соглашался Прошка.
– А как ты думаешь, не направить ли нам генералу такому-то сикурс[14].
– А как же – направить, непременно направить, – одобрял Прошка.
Не раз Прошка спасал Суворова от верной гибели. Неосторожен, отчаян фельдмаршал. За ним нужен глаз да глаз. Неотступен Прошка – словно тень за Суворовым. Поскользнулся фельдмаршал на пароме, ударился головой о бревно, камнем пошел ко дну – Прошка, не мешкая, бросился в воду. Убило под Суворовым в разгар боя лошадь, и снова Прошка тут как тут – подводит нового рысака.
А сколько раз выхаживал Прошка Суворова после ранений! Однажды ранение было особенно тяжелым. Пуля прошла сквозь шею фельдмаршала и остановилась в затылке. Пулю вырезали. Однако рана воспалилась.
