Книга 33 рассказа о китайском полицейском поручике Сорокине - Евгений Анташкевич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Янко толкал, пытаясь расшатать валун. Вокруг него брызгали пули. Он расшатывал его минуту, другую, хунхузы ползли вверх. Штин бросил пулемёт и снова прибежал на край. Валун пошатнулся, Янко упёрся, было видно, как у него напряглись растопыренные пальцы, он заорал и со всей силы толкнул валун, тот дрогнул, двинулся вниз и стал увлекать за собою осыпь, и она сыпалась вниз прямо из-под ног Янка. Штин прикатил пулемёт и бил длинными очередями, не давая хунхузам поднять голов, а Янко сползал вместе с осыпью, но в какой-то момент он остановился. Бой на секунду затих. Штин и Сорокин схватили винтовки и стали прицельно расстреливать хунхузов, которые начали поднимать головы. Янко не двигался. Штин схватил верёвку, размотал её и бросил вниз, но парень лежал на спине и не шевелился, тогда Штин взялся за верёвку и стал сползать к парню. Конец верёвки держали наверху и ещё стреляли, но все с замиранием сердца смотрели, как Штин дополз до Янка и хлестнул его по щекам, тот дёрнулся и тоже ухватился за верёвку.
Штин крикнул наверх:
– Тащи!
Хунхузы, не увлеченные обвалом, снова поползли. Сорокин сел на колени за пулемёт и стал поливать то по склону, то по пещере. Оттуда перестали стрелять. Но другие хунхузы, которые видели Штина и Янко, прицельно били по ним. Вдруг с севера из распадка выбежали на поляну несколько человек и стали расстреливать хунхузов.
«Ба́йков подоспел!» – мелькнуло в голове у Сорокина.
Через несколько минут бой был закончен. Штин и Янко лежали на плато.
В воскресенье 1 июня во второй половине дня Михаил Капитонович торопился в больницу к Штину. В руках у него были цветы, а в портфеле полная фляжка коньяку, без которой Штин сказал не появляться, а ещё закуски от Суламанидзе. Давид и Георгий обещали присоединиться.
Город наполнился зеленью, уже отцвела черёмуха, груши и яблони, и цвела сирень. После победы над хунхузами Михаил Капитонович пребывал в радостном настроении. Румянцев, Вяземский и Суламанидзе считали его героем, но одновременно они ругали его за то, что он не позвал их в дело, а Суламанидзе не ругал – он ругался. Всё это было захватывающе, и Михаил Капитонович не шёл, а летел по городу и удивлялся тому, что на него никто не смотрит. Он жадно впивался в глаза цветущих вместе с сиренью девушек, но те проходили мимо. На службе Михаил Капитонович получил премию, в конце Маньчжурского проспекта снял квартирку и только что купил костюм, сапоги и, что его радовало больше всего, настоящую итальянскую шляпу с отливающей блестящей шелковой лентой, взамен прежней шляпы, которую он потерял в бою. Ему нравился солнечный зелёный город, несколько даже напоминавший родной Омск… Но на него никто не смотрел.
«Они все какие-то странные!» – думал Михаил Капитонович.
Ещё в его в портфеле лежал завёрнутый в бумагу, тоже купленный только что купальный костюм.
Его встретила гардеробщица, которая знала, что он герой, ей об этом сказал доктор Мигдисов. Она накинула на плечи Михаила Капитоновича белоснежный халат и осторожно, как церковную принадлежность, приняла шляпу, а портфель он ей не отдал и подумал: «Вот она на меня смотрит, но она такая старая!»
Штина он застал стоящим у окна, тот повернулся на звук открываемой двери, и Михаил Капитонович застыл – Штин был мрачен.
Его ранения оказались одно лёгким: пуля порвала кожу на правом плече; а другое тяжёлым: в левом плече другая пуля упёрлась расплющенным носом в нерв. Она попала в Штина после рикошета о щебёнку и занесла грязь. Операция была сложная. Сегодня Михаил Капитонович первый раз увидел Штина стоящим на ногах.
– Вам ещё нельзя, вам ещё рано вставать! Надо лежать! – вместо «здрасте!» вырвалось у него.
– К чёрту лежать, голубчик! Належался! – ответил Штин и пошёл навстречу. – Вон какие погоды стоят! На Су́нгари надо, на Су́нгари!
Михаил Капитонович смутился, как будто бы Штин догадался о его планах.
– Садитесь, Мишель, принесли? Да вы прямо франт!
Довольный Михаил Капитонович взялся за портфель, но Штин его остановил. Он подошёл к стенке, повернулся к ней спиной и ударил пяткой. Через секунду в дверь просунулось лицо Янка.
– Быстро! – сказал ему Штин.
Янко исчез, но ещё через секунду, подпирая плечом дверь, снова просунулся, неся в руках саквояж. Парень, в белом бязевом белье и накинутом на плечи больничном халате, подбежал к тумбочке, убрал с неё графин и полоскательницу, застелил салфеткой и вытащил из саквояжа тарелочки и рюмки.
– Выпьешь? – спросил его Штин, Янко, как птица, сначала кивнул, но тут же отрицательно замотал своим чистым ангельским лицом и исчез.
Пареньку повезло. Несмотря на шквальный огонь, который по нему вели хунхузы, в него не попала ни одна пуля, только кожу посекло осколками камней. Когда его вытащили на поляну, на него было жутко смотреть: вся одежда была порезана и залита кровью, и думали, что не довезут, но всё оказалось не так страшно.
– Что говорят врачи? – задал вопрос Михаил Капитонович.
– Что говорят? – Штин управлялся правой рукой. – Говорят, что левая повисит, а правая… – Штин покрутил фляжкой, – вполне можно и наливать и закусывать!
Сорокин смотрел на своего товарища и радовался.
Когда Штина вытащили на плато, он лежал недолго, вскочил и стал распоряжаться, подошёл к краю и начал кричать Ба́йкову вниз. Сорокин стоял рядом, Ба́йков отвечал, и они оба друг другу кричали, что делать дальше. Штин махнул Ба́йкову рукой, левой, покачнулся и стал падать. Сорокин подхватил его и тогда увидел, что слева под ключицей у Штина под распахнутым казакином чёрное пятно. Штин пришёл в себя только через сутки после операции, когда его привезли в Харбин и извлекли пулю, надавившую на нерв.
– Ну, мы живы и давайте будем здоровы! – сказал Штин, они выпили, и Штин стал смотреть на свет сквозь блистающую гранями хрустальную рюмку, любуясь капелькой коньяку, которая осталась на дне. – Каков! Где он только его достаёт, душа Алексей Валентинович! – Штин опустил рюмку и как-то странно стал смотреть на Сорокина. – А вы, Мишель, уходили бы к чёртовой матери из этой полиции… и постарайтесь получить образование, желательно гуманитарное, только оно даёт хорошее общее развитие!
Михаил Капитонович от такого резкого перехода чуть не поперхнулся.
– Мне поздно! – сказал Штин. – А вы закусывайте! Это ведь штучки от нашего князя-изюмчика?
Сорокин кивнул. На тумбочке, накрытой до хруста накрахмаленной белой больничной салфеткой, на тарелочках лежали: нарезанный длинный китайский огурец, дурманящая своими запахами варёная колбаса, тонкий сыр с такими большими дырками, что в них легко бы пролезла голова мышонка, пучок свежего лука, дольками лимон и нежный свежепосоленный лосось.
– Служба в полиции – это для вас тупик! Кроме денег и мелкой суеты, она ничего вам не даёт. А я знаете, кем хотел стать до войны? – спросил Штин.
