Книга За ценой не постоим! - Иван Кошкин

До деревни оставалось пятьсот метров, когда немецкие пушки открыли огонь по наступающим танкам. Петров нырнул в башню и, прежде чем закрыть люк, обернулся. Вдоль залегшей цепи шли в полный рост командиры, поднимая мотострелков в атаку. Комвзвода прильнул к прицелу. Поднимется пехота или нет, для батальона капитана Гусева бой уже начался.

* * *

Новый КП бригады саперы наспех соорудили на опушке леса к югу от Скирманово. Отсюда до Козлово было полтора километра, так что комбриг, как и вчера, мог лично наблюдать за полем боя. Правда, теперь штаб располагался в зоне действия немецкой артиллерии, но та пока генерала не беспокоила — то ли КП еще не засекли, то ли ей и без того хватало работы. К десяти часам гитлеровцы отбили три атаки, и хотя бригаде удалось зацепиться за восточную окраину, Лушпа доложил, что мотострелки больше наступать не могут, после чего связь с батальоном прервалась. Отказ идти в бой — это серьезно, и пока телефонисты искали обрыв, Бойко лично отправился выяснять, в чем там дело. Комиссар вернулся через сорок минут. Сняв шлем, он отозвал Катукова в сторонку и сказал, что пехота действительно небоеспособна. Несмотря на потери, в батальоне еще оставалось двести семьдесят активных штыков. Но эти люди были в бою двадцать семь часов подряд — без сна, без еды, без возможности просто перевести дух. Бойцы засыпали на ходу, шатаясь, шли вперед, не слыша команд, не замечая опасности. Воевать в таком состоянии они не могли, дальнейшие атаки приведут к огромным потерям без каких-либо результатов. Комбриг выругался — он ожидал чего-то подобного. Будь у него хоть несколько часов на отдых бойцам — этого бы не произошло, теперь же под удар попало все наступление. 28-я бригада все еще не восстановила боеспособность после ночного боя и атаковать не могла. Конечно, можно орать в трубку и угрожать расстрелом, но это ничего не изменит. Катуков приказал соединить его со штабом армии и, объяснив положение, потребовал резервы. Штаб с пониманием отнесся к требованию, и комбригу были подчинены три эскадрона 50-й кавалерийской дивизии — почти двести пятьдесят сабель. Генерал предпочел бы, чтобы ему дали 365-й полк, но выбирать не приходилось. Лушпе было приказано продержаться сорок минут — пока прибудет подкрепление. Кавалеристы уложились в четверть часа. Сосредоточившись в лесу, они спешились и выдвинулись к опушке. Командир, молодой капитан с залихватскими усами, галопом подлетел к командному пункту, соскочил на ходу, бросив повод опешившему лейтенанту-связисту, и лихо доложил, что эскадроны к атаке готовы. Катуков с подозрением посмотрел на конника — здесь, на поле, где мерились броней и огнем стальные машины, башлыки и шашки казались, мягко говоря, неуместными. Но эти двести пятьдесят сабель означали хоть какую-то передышку пехоте, и комбриг решил, что с подозрениями он подождет. Задача кавалеристам была поставлена предельно простая: сменить мотострелковый батальон и при поддержке танков прорываться к северной окраине села на соединение с частями 27-й бригады, уничтожая противника. «Немцы построили дзоты в подвалах домов, так что продвигайтесь аккуратно, товарищ капитан, — пояснял Кульвинский. — Прикрывайте танки от атак немецких саперов, а танки поддержат вас огнем». Получив задачу, капитан козырнул и, вскочив на коня, поскакал к своим конникам. Через пять минут эскадроны развернулись в цепь и побежали к деревне. Казаки оставили на седлах бурки, шашки и башлыки и от обычной пехоты отличались только черными, с красным верхом, кубанками вместо ушанок. На наступающих конников обрушился огонь минометов, но те упрямо бежали вперед, не желая, как видно, уронить честь кавалерии перед танкистами и пехотой.

— Есть связь с Лушпой, — доложил Никитин.

Линия была восстановлена, но провод в любой момент могло перебить случайным осколком. Не теряя времени, комбриг приказал капитану дождаться кавалеристов и выходить из боя — он дает мотострелкам два часа на отдых. Через пятнадцать минут Лушпа вывел батальон из села — бойцы, шатаясь от усталости, отошли к лесу и попадали прямо на снег.

Тем временем кубанцы при поддержке танков попытались прорваться в глубь села. Прошло полчаса, и старший лейтенант — командир одного из эскадронов, доложил, что продвижение остановлено и в строю осталось сто пятьдесят восемь сабель, капитан с лихими усами был убит в первые минуты боя. Почти сразу же Гусев сообщил: немецкие танки контратакуют с юго-запада, вдоль дороги. Комбриг приказал перейти к обороне. В одиннадцать тридцать контратака была отбита, немцы потеряли три машины. 27-я бригада сообщала о постоянных ударах немцев с применением танков — похоже, гитлеровцы любой ценой хотели деблокировать Козлово. Комбриг вызывал артиллерийский огонь на Покровское, Верхнее и Нижнее Сляднево. Пушкари отстрелялись по ближним деревням, на Покровское совершила налет давешняя четверка штурмовиков, впрочем, ослабить артиллерию немцев им не удалась, и та постоянно напоминала о себе.

К двенадцати сорока в трех эскадронах оставалось девяносто пять сабель, а танки почти полностью израсходовали боекомплект. С начала наступления прошло шесть с половиной часов, а Козлово по-прежнему оставалось в руках немцев. Катуков приказал Малыгину двигать к деревне все, что можно, — 28-я нужна была здесь. Тем временем Лушпа нечеловеческими усилиями поднял батальон, и мотострелки побрели к деревне. Когда пехота вошла на окраину, комбриг разрешил танкистам отойти — пополнить боезапас и заправиться. После этого Гусев должен, взаимодействуя с мотострелками и кавалеристами, прорваться к центру деревни и тем рассечь немецкую оборону. Комбриг не знал, хватит ли у людей сил исполнить его приказ. Как и вчера, немцы дрались отчаянно, за две недели они превратили каждый дом в крепость, и теперь бригада должна эти крепости брать — одну за другой, не ослабляя натиск, не давая гитлеровцам перевести дух. Батальон Гусева уже потерял два танка: одна «тридцатьчетверка» сгорела, другую на буксире оттащили на окраину, но эвакуировать дальше для ремонта не было ни времени, ни средств.

Следующая атака решит все. Если соединиться с 27-й бригадой не удастся, то командарм может попрощаться с надеждой взять Козлово к шестнадцати ноль-ноль.

* * *

— Шестьдесят два.

Петров передал снаряд Осокину. Водитель сделал шесть шагов и осторожно просунул свою ношу в передний люк. Внутри снаряд принял Безуглый и, судя по всему, попытался уложить в один из «чемоданов».

— Не сюда, — скомандовал невидимый Протасов, — на полки клади.

Старший лейтенант невольно улыбнулся — Женьку сегодня словно подменили. Куда девалась прежняя забитость? Все еще бледный, наводчик держался хорошо, смотрел прямо, со снарядами управлялся не в пример вчерашнему — быстро, уверенно. Несколько раз Протасов, не дожидаясь приказа, прижимал немцев к земле огнем из спаренного пулемета. Черт его знает, что с ним случилось, но наводчик казался другим человеком. Утром он вроде порывался что-то сказать, но времени для разговоров не было — водители уже прогревали двигатели, а в машине не до того. Потом Женька еще раз попытался поговорить, когда танк в первый раз вышел из боя, чтобы пополнить боезапас. Тогда Гусев в последний раз сумел собрать большую часть батальона для какого-то совместного действия. Да и то Лехман и Загудаев оторвались от остальных и вели бой в одиночку, а поскольку раций у них не было, приказа на отход они не слышали. Загрузив в машины снаряды, экипажи вернулись в село, где мотострелки и кавалеристы с трудом отбивали немецкие контратаки, и с этого часа танки уже воевали сами по себе, либо парами — если видели рядом соседа. Полтора часа назад снаряд срубил антенный ввод, и «тридцатьчетверка» комвзвода оглохла. В какой-то момент старший лейтенант потерял из виду Луппова, с этого момента танк Петрова дрался в одиночку. Целей в деревне было много — почти каждый дом гитлеровцы превратили в опорный пункт, установив в подвале пулеметы или противотанковые пушки. «Тридцатьчетверка» прыгала с места на место, от забора к сараю, от поленницы к какой-то будке, Петров ловил в прицел вспышки и жал на спуск. Первый выстрел делали на ходу, пусть снаряд уйдет мимо амбразуры, но хоть ошеломит взрывом, оглушит, присыплет землей и обломками. Еще не успевала упасть на днище стреляная гильза, а Осокин уже без всякой команды останавливал танк, Протасов открывал затвор, окатывая себя и командира вонючим пороховым дымом, и заряжал орудие. Петров укладывал второй снаряд вслед за первым, и Осокин рвал с места, не дожидаясь приказа. Попал не попал — если ты сделал с места два выстрела, третий придет в тебя.