Книга Воздушный стрелок - Клаус Фритцше
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
После концерта я искала Вас, но найти не могла. И вот судьба столкнула меня с Вашим другом, который и дал мне адрес. Прежде чем писать, я немножко колебалась. Так как не знаю, помните ли Вы меня. Если вспомните, то ответьте: как Вы живете? Как Ваше здоровье? Ведь за последнее время Вы чувствовали себя не совсем хорошо. Женились или нет? И если нет, то почему? (Видите, какая я любопытная). Если бы Вы только могли представить, как хочу увидеть Вас, но на сей раз двух часов было бы мало.
Я пишу, Коля, а передо мной лежит Ваша фотография, я ее выпросила у Саши, но она от 1947 г., а мне бы очень хотелось иметь от 1949 г.
Если будет не трудно, может быть, Вы выполните мое желание и пришлете свою фотографию.
С нетерпением буду ждать ответа,
С приветом, Жанна».
Что со мной делалось в эту минуту, словами не описать. Значит, симпатия (или любовь?) с первого взгляда ударила обоих участников этого необыкновенного события, мимолетно проходившего за сценой в лагере военнопленных. Только гениальный писатель сможет словами выразить то душевное состояние, в которое попал я при чтении этого письма.
Сел, написал ответ. Живу хорошо, не женат, потому что пока не нашлась жена, здоровье нормальное, и как бы мне хотелось увидеть Вас! Хотелось, но, трезво размышляя, очень скоро пришел к решению, что это только мечта и должна оставаться мечтой.
Советским строем сталинского времени не предусмотрены дружба, любовь или брак граждан СССР с иностранцами. Один товарищ — военнопленный в том лагере, где я жил — в 1947 году до смерти влюбился в русскую девушку и подал заявление в МВД СССР о том, что желает стать гражданином СССР и жениться на этой девушке. Ответ был отрицательный: «После выпуска из плена будете иметь возможность законным путем ходатайствовать о приобретении гражданства СССР».
Еще один барьер представлял тот факт, что в побежденной Германии даже под властью оккупационных войск Советской армии жилось свободнее и материально лучше, чем в СССР. Поехать к ней туда в гости — об этом не стоило и думать. Пригласить ее приехать в гости к нам — противоречит всем принципам сталинской государственной безопасности.
Один вопрос остался открытым: кто этот Саша и откуда он взял мой адрес? Вопрос адреса выяснился быстро. Первое рабочее место не очень меня устроило. Я дал в газету «Neues Deutschland» объявление о том, что ищу работу как технический переводчик с указанием полного адреса. Вот эта газета регулярно предоставлялась в распоряжение сотрудников центрального антифашистского актива, который располагался в Горьком.
Жанна называет Сашу моим другом, и у него была моя фотография. Другого решения нет: этот Саша из лагеря со ст. Игумново был переведен в Горький и там познакомился с Жанной. Следовательно, он остался в плену, отслуживает восьмой год плена. Строго судьба с ним обходится.
Через месяц второе письмо, которое следовало бы включить в литературный фонд человечества. Думаю, что никакой литератор не смог бы выдумать такие формулировки (и это письмо сохранилось в подлиннике):
«Дорогой мой!
Ты не можешь себе представить, какую большую радость принесло мне твое письмо. Я его долго ждала. И вот в один прекрасный вечер я выступала на сцене в одном из концертных залов г. Горького и очень нервничала перед выходом на сцену. В это самое время мне позвонили из дома и сказали, что пришло письмо из Германии.
Я, потеряв всякую надежду на твой ответ, решила, что письмо от Саши, и была рада получить от него весточку. Ведь это чудесный человек, все, кто его знал, остались прекрасного мнения о нем. Если бы он был рядом с тобой, я бы и не беспокоилась о тебе — с таким другом и товарищем легко и просто идти даже по неровному пути.
Вы с ним, кажется, разные люди. Я тебя ведь очень мало знаю, но мне кажется, что по натуре своей ты очень капризный и неуравновешенный. Может быть, ошибаюсь, все возможно. Коля, меня поразило твое знание русского языка. Знать художественный язык — большое достижение. Я, правда, и не сомневалась в твоих способностях, но после твоего письма в восхищении аплодирую тебе.
То, что живешь не скучно и много работаешь — очень хорошо; что не женился — тоже хорошо, так как я не хочу, чтобы ты кому-нибудь принадлежал.
Ах, если бы ты только знал, как я рада твоему письму и что со мной делалось, когда узнала, от кого оно. Я побледнела, потом покраснела и вдруг закружилась в каком-то неистовом вальсе, к великому удивлению мамы, которая в это время играла какой-то печальный ноктюрн.
Когда я прочла, что завтра ты будешь играть в одной из пьес Гете, танцевать на прекрасном вечере, мне стало очень грустно, из-за того, что ты будешь улыбаться не мне, глаза твои будут смеяться не для меня и танцевать ты будешь не со мной.
Обидно до слез. Коля, как я хочу быть рядом с тобой. Неужели тебе нельзя приехать обратно к нам, ведь ты любишь мою Родину и мой народ. Как бы я этого хотела.
Пиши, родной, обо всем, я с нетерпением буду ждать твоего ответа.
С приветом, Жанна».
Ромео и Джульета в социалистическом лагере. Умом я понимал, что путь в Горький окончательно закрыт. Получить паспорт невозможно было в эти годы. А кроме того, Горьковская область — закрытая. Предложить ей приехать в Германию — было бы похоже на издевательство. Никакого простого гражданина из закрытой области в эти годы не выпускали за границу. Грустно, только плакать можно и мечтать.
Переписка стала реже и реже и погасла. Мечты остались.
Лишь четверть года я проработал на предприятии Фарма и постиг при этом основные знания в терминологии фармацевтики. Этажом выше в здании бывшей казармы располагалось предприятие АБУС. Это объединение общенародных предприятий располагало своим собственным производством оборудования для горной промышленности и тяжелой индустрии. Переводчик объединения должен был ложиться на операцию, и поэтому в рамках так называемой «социалистической производственной взаимопомощи» по распоряжению генерального директора функции переводчика АБУСа должен был принять на себя я. В поле действия перводчика входили и переговоры генерального директора объединения с советскими ведомствами.
В один день в моем кабинете появилась секретарша генерального директора АБУСа и предложила пройти к ее шефу для «короткой беседы». Тот лишь спросил, готов ли я перейти на работу в его объединение, и что при этом я буду получать зарплату на 100 марок в месяц больше, чем на Фарме. Мое радостное согласие привело обоих генеральных директоров, сидевших в одном и том же здании, к тяжелой конфронтации. По социалистическому кодексу чести вербовка сотрудников считалась актом недружеского отношения. Но я был очень рад, т. к. машиностроение было мне ближе, чем фармацевтика. Да и прибавка к месячной зарплате в 100 марок никак не могла отяготить карман.
Секретарь партии SED (СЕПГ) был очень симпатичным человеком. Он рекомендовал мне вступить в партию. Я согласился, т. к. оставаясь таким же наивным, как и раньше, я верил в более гуманный немецкий путь к социализму, который будет отличаться от кровавого пути Сталина. Мое первое задание кандидату в члены партии была связана с первыми парламентскими выборами после образования ГДР. Сначала мы должны были показать себя в качестве агитаторов. Каждые три товарища получали по одной улице города Халле, делили ее и должны были ходить от дома к дому, от двери к двери и агитировать людей в пользу Национального фронта.
