Книга Подземный левиафан - Джеймс Блэйлок

Выступавшие через два дня по телевидению репортеры были настроены весьма скептически. Сама идея казалась им смешной до нелепости, полностью списанной из научно-фантастического романа — причем из романа без особых претензий, дешевенького триллера из газетного киоска, бульварного чтива, с лучеметами и динозаврами на Луне. На этот день был намечен старт Подземного левиафана, механического крота, полностью готового и выставленного на всеобщее обозрение на заднем дворе ранчо Пиньона. Машина была собрана на специальных козлах, ей был придан надлежащий угол наклона, и нос левиафана теперь смотрел вниз, жаждая вгрызться в землю. Аппарат самодвижущийся, объяснял Пиньон наседающим репортерам. Самыми трудными будут последние футы пути. Как только нос левиафана проникнет в полое ядро Земли, машина встанет. Пилотам остается только надеяться, что инерция вынесет крота вперед настолько, что удастся открыть люк.

Пиньон заметно нервничал и без конца приглаживал волосы. Эдвард вдруг с удивлением обнаружил, что их недруг вовсе не похож на злодея, совсем наоборот. Пиньон был одержимым. Он был фанатиком своей идеи, причем недальновидным и склонным к крайностям. Эдвард почти испытывал к нему чувство жалости. Отчего-то он был совершенно уверен, что репутации Пиньона недолго оставаться безупречной. Как поведет себя крот, если за его штурвал сядет не Гил Пич, а кто-нибудь другой, было невозможно предугадать. Возможно, машина вообще откажется двигаться с места и так и останется торчать на козлах. Спрятанный внутри левиафана двигатель на поверку мог оказаться сущей чепухой — переплетением натасканного из лавочек старьевщиков барахла и мусора, вроде того, с чем так увлеченно сейчас возились в сарае-лабиринте Гил и Уильям.

Самым же нелепым и поразительным был шум, поднятый вокруг крота. Отчасти за шумиху нес ответственность Спековски — большинство статей в газетах принадлежало его перу. Он и сейчас был здесь — сновал вокруг машины вместе с другими репортерами, пристающими к несчастному Пиньону с невозможными вопросами об антигравитации и антиматерии, о чем тот, конечно, не ведал ни сном ни духом. Пиньон растерянно отмахивался от прессы, отвечая односложно и ссылаясь на преждевременность таких вопросов. Дождитесь старта, говорил он. На карту была поставлена не только его репутация, но и жизнь, и он был готов к этому. Машина на козлах представляла собой не просто новый тип паровой лопаты. Люди, принявшие участие в ее создании, готовились предпринять путешествие на восемь сотен миль под землю. А возможно, и больше. Они шли по стопам адмирала Берда, более того — Христофора Колумба, который отправился в плавание на свой страх и риск, махнув рукой на то, что Земля похожа на тарелку.

Эдвард повернулся и направился в сарай-лабиринт, где Уильям и Гил возились с приводом Дина. Они прикрепили двигатель к аксолотлю, который все еще щеголял в насквозь мокрых штанишках. Когда Эдвард, пригнув голову, вошел в сарай, Уильям как раз выпускал амфибию в аквариум. На верхушке маленького моторчика завертелись непонятные колесики, к поверхности воды побежала веселая струйка пузырьков. Аксолотль стрелой понесся параллельно дну аквариума вперед и, не сообразив вовремя свернуть, с разгона неуклюже врезался в дальнюю стену. Выловив несчастного испытателя из воды, Уильям отцепил с его шеи маленькое приспособление. Заметив Эдварда, он многозначительно поднял бровь и указал глазами на устройство. Гил сидел за верстаком и, не поднимая головы, выгибал что-то из куска жести.

— Уже почти все готово, — торопливо сообщил Уильям. — Гил решил, что оксигенератор может взорвать нас ко всем чертям, и вместо него предложил использовать гелиево-хлорофилловый очиститель. Аппарат получился немного громоздким, но свое дело он сделает, хотя в кабине будет тесновато. Гил как раз заканчивает сборку.

Эдвард внимательно присмотрелся к стоящему на верстаке устройству. Гил закончил гнуть из жести короб и теперь сыпал в него через просторную воронку непонятный зеленый порошок. От баллона с гелием к коробу змеилась черная резиновая трубка. Бог знает зачем. Эдвард почувствовал себя ребенком. Физика и химия никогда не были его епархией. Все, что ему пришло сейчас в голову, это что воронка вполне могла сгодиться в качестве шляпы Железному Дровосеку. Эдвард всегда испытывал странную нежность к обитателям страны Оз.

— Они сейчас начинают, — сообщил он.

Уильям вернул аксолотля в аквариум и вытер руки. Известие о том, что левиафан, его детище, с минуты на минуту отправится в путь, не произвело на Гила никакого впечатления. С некоторых пор землеройная машина была предоставлена самой себе.

Вслед за шурином Эдвард вернулся в дом.

— Мне почему-то кажется, что Ашблесс в этом участвовать не будет, — заметил он, поднимаясь по ступенькам заднего крыльца.

— Еще бы! — воскликнул Уильям. — Теперь он бросил и их — это ясно. Он не дурак. Я хорошо помню выражение его лица в тот день, когда Вильма Пич сообщила нам, что Гил пропал, — Ашблесс был доволен тем, что заполучил парня. Ашблесс! От него можно ожидать чего угодно. Он плевал на науку, но в нем есть чутье, и он полагается только на него. Кстати, Гил рассказал мне, что «Аналог» ему принес именно Ашблесс. Помяни мое слово — если сегодня у Пиньона ничего не выйдет, о поэте мы еще услышим. И весьма скоро.

Уильям прибавил громкость телевизора. Глупо махая рукой телекамерам, ведущим прямую трансляцию, Джон Пиньон забирался в люк «крота». Через секунду, не обращая на репортеров и камеры никакого внимания, из ангара выскочил доктор Иларио Фростикос, широкими шагами пересек лужайку, забрался на левиафана, спустился в люк и закрыл крышку. «Крот» ожил, загудел и затрясся на козлах — репортеры и телевизионщики поспешно попятились. Вращающиеся зубья на носу машины пришли в движение, жадно перемалывая воздух, левиафан качнулся вперед и прикоснулся жвалами к земле — вверх моментально поднялось облако пыли, полетели комья грязи.

— Боже мой, они начали! — воскликнул Эдвард.

Уильям подался к телевизионному экрану, не в силах поверить своим глазам. Зубцы левиафана пропали в мягком грунте, потом корпус машины скользнул вниз и углубился на фут, на шесть футов, наконец вся машина исчезла под землей, вытолкнув наружу огромную кучу чернозема, в точности напоминающую кротовую. Репортеры, изумленные не меньше Уильяма, гомоня и размахивая камерами, бросились к дыре в земле. На экране появилась на глазах уходящая в глубину корма левиафана — вот-вот она должна была скрыться из виду.

Неожиданно из дыры донесся мощный скрежет, потом грохот: что-то ломалось, билось, обваливалось. Это случилось так внезапно, что на один ужасный миг Уильям решил, будто весь мир рушится в тартарары. Затем так же внезапно наступила тишина. Перед камерой замелькали спины репортеров и фотографов. Уильям и Эдвард придвинулись к экрану вплотную; теперь стекло и их лица разделяло, может быть, всего несколько дюймов. У них за спиной, силясь хоть что-нибудь разглядеть, маялся Джим. Парадная дверь без стука распахнулась, и в комнату ворвался профессор Лазарел, с порога закричав о том, что следил за событиями по радио — но на него замахали руками, и он замолчал.

Подземный левиафан вышел из-под контроля, сбился с курса и столкнулся с бетонной стеной канализационного тоннеля. Его нерушимые жвалы, теперь смятые и погнутые, превратились в массу перекрученного механического лома, который чудом продолжал вращаться, издавая скрежет, рычание и хруст под стать старому автомобилю-инвалиду, размешивая воздух кривошипами и визжа шестернями. Через несколько мгновений телевизионная группа, подсвечивая себе путь прожекторами, уже вела передачу из канализационного тоннеля. Было совершенно ясно, что путешествие к центру Земли закончилось полным провалом. Левиафан пробил в бетонной трубе огромную дыру и застрял в ней, свесившись внутрь на треть. Машина вздрогнула и остановилась, на ее вершине распахнулся люк, и из него, закрывая руками лицо, выбрался Джон Пиньон. Казалось, он рыдает. За Пиньоном на свет прожекторов появился Фростикос и сразу же смешался с толпой.