Книга Работа над ошибками - Андрей Буторин

Произнеся речь столь гладко, что никто из собравшихся и не подумал осуждать Лекера, Пакер передал слово самому «виновнику», с тем, чтобы он рассказал всем о том, что видел и знает.

Лекер, окрыленный сброшенным с сердца грузом, во всех красках разрисовал свои приключения — разумеется, выбрасывая лишнее, то, что касалось его лично. В заключение, Лекер «разошелся» настолько, что призвал к свержению Сетера и власти хронистов.

— Настал момент, — говорил он, по-ленински выбросив правую руку вперед, — когда мы имеем реальнейшую возможность сбросить с себя гнет проклятого режима временщиков! Вчера было еще рано, завтра может быть поздно! Что мы имеем на сегодня? Мы имеем ядро, — Лекер обвел вытянутой рукой над головами собравшихся, — той реальной силы, вокруг которого готовы сплотиться все прогрессивные слои нашего общества. Сколько нас, ненавидящих власть Сетера? Сто? Двести? Триста? Может быть, тысяча, или даже больше? А сколько в наличии «черных патрулей» у Сетера, учитывая, что часть их отправилась завоевывать чужие территории? Сколько? Кто знает?

— Ушла почти пятая часть, человек пятьдесят, — ответил кто-то. — Примерно двести осталось.

— Из них почти половина — деморализована изменениями в мире, часть — начала сомневаться в Сетере и его идеологии, ведь время вновь стало нормальным! — «послышался» еще чей-то «голос».

— Вот видите! — радостно потер руки Лекер. — Нам противостоит всего-то жалкая кучка солдат — от силы человек в сто!

— А сам Сетер? — «раздалось» в цехе.

— А что Сетер? Он что, особенный? Состоит не из такого же мяса, костей и крови, что и остальные? Прижмем его так, что кишки из задницы полезут! — ликуя, завопил Лекер.

Подпольщики недоуменно «загалдели». Раздались недоуменные реплики:

— Чем мы будем его так прижимать?

— Зачем нам его кишки?

— Даже при большом давлении на тело — вряд ли кишки полезут через задний проход…

Лекер начал хохотать. Сначала сдерживаясь, а затем, не выдержав, в полную силу. Он согнулся пополам от раздирающего его смеха, схватившись руками за живот и покачиваясь.

— Что с ним? — изумленно закрутили головами подпольщики. — Ему плохо? Нужен врач!

— Да… да… не… не… н-н-нужен… ха-ха-ха!.. мне врач! — попытался запротестовать Лекер, но зашелся в хохоте с еще пущей силой. — Я… я… ха-ха-ха! с-с-сам… в-врач… ха-ха-ха!!!

На выручку другу пришел Пакер, вспомнив о том, что Лекер рассказал ему накануне о чувстве юмора:

— Лекер не болен! Правда, находясь на чужих землях, он заразился чем-то похожим на болезнь, так называемым «чувством юмора». Он убежден, что это чувство — бесподобно! Похоже, ваши слова просто рассмешили Лекера, вот и все.

Лекер как раз перестал хохотать, хотя и продолжал тихонечко всхлипывать.

— П-простите меня, друзья! — проговорил, наконец, он. — Пакер прав, вы меня действительно рассмешили! Я ведь не призываю вас в буквальном смысле выдавливать из Сетера кишки, хотя это, возможно, было бы не столь уж дурным поступком… Я ведь просто выразился образно! Пошутил, так сказать! Подождите, вот скинем временщиков, я еще всех вас научу шутить и смеяться! А сейчас предлагаю следующее…

План, предложенный Лекером, который они придумали накануне вместе с Пакером, был дерзок, но не казался невыполнимым. Лекер предложил устроить инсценировку нападения пришельцев, чтобы отвлечь силы «черных патрулей», охранявших тюрьму. Затем — освободить заключенных, в основном — «политических» (своего сына, разумеется, тоже), и, подкрепив таким образом свои силы, двинуться к резиденции Сетера. К тому времени паника в рядах хронистов, вызванная слухами о нападении пришельцев и «подогретая» взятием повстанцами тюрьмы, по мнению Лекера, разгорится вовсю, следовательно, взять Сетера «тепленьким» не должно было бы, по идее, составить большого труда.

С планом согласились почти все. Многим он казался безусловным самоубийством, но и терпеть больше диктатуру хронистов было невыносимо. «Лучше уж пасть в бою!» — подумали многие.

Лекер с Пакером, как явные лидеры, немедленно взялись за организацию претворения плана переворота в жизнь. Пакеру поручили организацию «нападения» пришельцев. Для этого решили начинить взрывчаткой автомобиль и подорвать его на границе с вонючим миром наннгов. (Впрочем, слово «вонючий» здесь не вполне корректно, поскольку, как оказалось, жители «серого мира» абсолютно не воспринимали в таком качестве воздух Рега. Видимо, все дело в различии (и немалом!) физиологии землян и соплеменников Лекера.)

Затем небольшая по численности группа Пакера должна была устроить громкую стрельбу возле места взрыва, инсценируя перестрелку с врагами. Лекер, к сожалению, не знал о печальной судьбе, постигшей наннгов, иначе он, конечно же, предложил бы принести с их территории несколько трупов для пущей убедительности. Но он придумал другое — нарубить побольше извивающихся мерзких регинянских растений и разбросать на месте «боя». Для имитации чего-то чужого, страшного и непонятного этого, для начала, должно было хватить.

Сам же Лекер взял на себя штурм тюрьмы. После взрыва и начала перестрелки на новой «окраине» города, несколько повстанцев, изображающих мирных жителей, должны были с криками ужаса пробежать мимо тюрьмы, якобы спасаясь от инопланетных агрессоров. «Черные патрули» должны будут клюнуть (в это верили все), и хотя бы часть их бросится «на защиту рубежей», ослабив охрану тюрьмы. Тут-то и вступят в бой главные силы повстанцев во главе с Лекером.

Все, по идее, должно было получиться! Во всяком случае, Лекер верил в это самозабвенно. Это было для него не только шансом спасти сына, не только возможностью покончить с ненавистным Сетером и его диктатурой, — это стало неким высшим смыслом всего его теперешнего существования! Пусть и простил Лекера лучший друг, пусть «не догадались» о предательстве другие подпольщики, сам-то себя Лекер все равно простить не мог! Его жгло, словно каленым железом, само воспоминание о своем малодушии… Победить сейчас — значило реабилитироваться в собственных глазах. И тогда можно бы было жить дальше!

Все и получилось совсем неплохо. Микроавтобус, начиненный взрывчаткой, рванул так, что шевелящиеся, словно в агонии, щупальца кроваво-красных регинянских растений раскидало на полквартала. Получился, пожалуй, даже перебор — будто произошла настоящая кровавая бойня, в результате которой все — и враги, и защитники — оказались порубленными на куски! Зато перестрелку Пакер сотоварищи устроили знатную: громкую, частую, да еще подкрепленную для колорита жуткими криками и воплями, должными изображать чужеземного врага.

Группа лекерского отряда пронеслась вдоль тюрьмы с не менее жуткими воплями, правда, эти уже «вопили» мысленно:

— На нас напали!!!

— Пришельцы из иного мира!!! Ужасно! Ужасно!!!

— Они убивают! Море трупов!!!

— Пришельцы идут сюда!!!

Пожалуй, здесь тоже был перебор. «Черные патрули», охранявшие тюрьму, не столько воодушевились на борьбу с агрессором, сколько испугались сами. Но главная цель была достигнута — они разбежались. Причем все. Так что заключенные были освобождены без единой стычки с хронистами. Лекеру даже стало немного обидно. Он так надеялся предстать перед сыном сильным и храбрым, разбрасывающим врагов в разные стороны! Впрочем, едва увидев сына, похудевшего, изможденного, с мукой и болью в огромных глазах, Лекер забыл обо всей глупой мишуре. Он просто сел возле него, прижал его голову к своей груди и заплакал. Что несли в себе эти слезы — Лекер не знал и сам. В них было поровну и радости, и боли, и счастья, и сострадания… Да разве можно препарировать чувства?! Он плакал — и все. Главное, что сын был жив, сын был рядом, сын был свободен!