Книга Тайная алхимия - Эмма Дарвин

Мгновение я препоручал душу короля Богу, потому что, если Эдуард и впрямь отчаянно нуждался в прощении, кто на земле заслужил прощения больше, нежели он?

Потом я встал и повернулся к Ричарду Грэю:

— Племянник, где принц? Вернее, мне следует спросить, где король?

— Со своим духовником, дядя. Я видел, как они прошли в сад с целебными травами.

— Не позволяй никому говорить об этом или ходить к нему, пока я сам не скажу ему.

Это было спустя два дня после праздника святого Георгия, и ветер, дувший из Уэльса, приносил с собой мало весеннего тепла.

Мгновение я стоял в тени башни Мортимера и наблюдал за Недом, расхаживающим между рутой и розмариновыми кустами. Он говорил, сэр Питер отвечал, и оба смеялись: мальчишеский смех Неда был легким и веселым.

Вот к чему привели почти тринадцать лет заботы Елизаветы и десять лет моей заботы, нашего наставничества, нашей любви. То, каким был Нед и каким королем он станет, — дело промысла Божьего и нашего усердия.

Но я колебался. Хотя Неда коронуют только несколько недель спустя, сейчас, когда я заговорю, мой мальчик узнает, что он — Эдуард, милостью Божьей король Англии, Франции и господин Ирландии, пятый король, носящий это имя со времен Завоевания.

И хотя я должен был это сделать — того ждали дела королевства, — я долго не мог заставить себя шагнуть вперед и сказать Неду, кем он стал. Он был высоким, это верно, но его тело оставалось телом мальчика — легко сложенное, еще формирующееся. Кости пока не окрепли, кожа была нежной. А руки такими тонкими, что казалось, будто под белой кожей и голубыми венами просвечивают кости. И вот теперь тяжелая мантия его отца, умершего слишком рано, ляжет на маленькие плечи Неда.

Меня снова охватил гнев, и сейчас, три месяца спустя, когда стены Понтефракта темнеют надо мной на фоне вечернего солнца, я все еще чувствую его.

Эдуард хорошо знал, какая это тяжелая ноша — быть королем, и ни разу не пожалел о ней. Но Эдуард был мужчиной, сильным, быстрым и умным, как ни один другой мужчина в мире, он сам выбрал свое предназначение. И все равно, когда он его добился — когда у него больше не осталось врагов, с которыми следовало биться, остались лишь дочери, которых надо было продавать, — он позволил править собой не философии, а выгоде и удовольствиям. Он располнел и обрюзг, и его яркое золото потускнело. Словно хорошо управлять мирным королевством — а он хорошо им управлял — было для него недостаточно.

Эдуард тратил свою силу на женщин, топил свое проворство в вине, тратил свой ум, гоняясь за шелками и приправами. Почему он с возрастом не становился мудрее, не обращал внимания на своих докторов, почему не вел более умеренную жизнь? Заботься король о своем здоровье так же, как о здоровье своего королевства, не поддавайся страсти к плотским наслаждениям, он не умер бы такой смертью. Довольно правдивы слова, что на то есть Господня воля, но все мы отчасти сами строим свою судьбу, потому что Господь дает нам ее строить. А Эдуард был куда большим господином собственной судьбы, чем большинство других людей, потому что никому не подчинялся.

Как же он осмелился поддаться желаниям плоти, неистовствовал я, и оставить моего мальчика терпеть груз короны, слишком тяжелой для детской шеи?

То был и вправду тяжкий груз.

Однако все будет хорошо — надеялся я и молился, потому что мой Нед мудр и учен не по годам.

Ричард Глостер станет таким умелым и проницательным протектором, какого только может пожелать королевство. Потом ведь есть еще Елизавета и ее сын Томас Грэй, Гастингс и все люди Совета, святые люди и вся знать. Вражда, которую они питают друг к другу, не повредит Неду, ведь кто из них в глубине души не желает королевству добра? Все будет хорошо, молился я и верил в это.

Я еще немного постоял неподвижно, наблюдая за моим мальчиком, смеющимся в последние минуты своего детства. Потом шагнул вперед.

Нед и сэр Питер повернулись и неторопливо пошли ко мне.

— Сэр, — окликнул меня Нед, — вы слышали? В городе появилась группа актеров. Могу я приказать, чтобы они явились во дворец?

— Ваша светлость, я еще не наложил на вас епитимьи, — проговорил сэр Питер.

В другой день я бы сделал Неду выговор. Но не сегодня.

— Прошу прощения, сэр Питер, — сказал я. А потом обратился к Неду: — Сир, ваш отец, король, мертв. Милостью Божьей да будете вы долго жить и царствовать.

Я опустился перед ним на колени, и сэр Питер сделал то же самое.

Нед стоял, ошеломленный.

Потом он протянул мне руку для поцелуя — так, как будто рука была не его, а какого-то незнакомца, явившегося, чтобы поселиться в его теле.

Елизавета составила официальное решение душеприказчиков Эдуарда, из которых она была главной.

Она написала, что, хотя сану нового короля приличествовала бы целая армия, сопровождающая его к столице, она прислушивается к совету Гастингса: такая огромная демонстрация сил может разжечь тлеющие угли ненависти Ланкастеров, тем более что наша дорога от Ладлоу до Лондона должна проходить через Уорикшир и чуть ли не под самыми стенами замка Уорика в Ковентри. Поэтому мы должны собрать лишь две тысячи человек. Ричард Глостер встретится с нами по дороге из Йорка, и его войска присоединятся к нашим, чтобы вместе вступить в Лондон.

В частном послании Елизавета написала, что, похоже, все будет хорошо, и она воистину рада увидеть своего Неда. И Дикон тоже, хотя она сказала ему, что, когда старший брат явится, у него будет мало времени для игры с ним. Казна была полна, Эдуард сделал все, что мог, дабы привести дела в порядок, пока лежал на смертном одре. Он приказал Томасу Грэю и Гастингсу помириться ради блага королевства.

Если бы Елизавета знала, что одной из причин враждебности ее сына по отношению к ближайшему другу ее мужа была не только земля, не только соперничество за благосклонность короля, но и за симпатию Елизаветы Шоре, бывшей фаворитки-любовницы самого Эдуарда, она бы так не написала. Она бы не написала так много и о своем огромном горе, умеряемом только тем, что из-за неотложных дел королевства у нее не оставалось времени на печаль. Правда это или нет, я не мог сказать, читая аккуратный почерк ее секретаря. Я знал, что она должна горевать, потому что Елизавета научилась любить Эдуарда не только той благоразумной любовью, которую каждая королева должна питать к своему королю. Но чтобы узнать, что в действительности лежит у нее на сердце, я должен был подождать, пока мы доберемся до Лондона и сможем побеседовать наедине, ведь она не говорила охотно о таких вещах в присутствии домашних.

Тем временем я мог лишь надеяться, что Маргарита и другие наши сестры утешат ее.

На то, чтобы собрать людей и приготовиться к путешествию, ушло несколько недель. Я решил распустить все здешнее домашнее хозяйство, дабы не тратиться на его содержание: мы не будем больше нанимать столько слуг и воинов — такой королевский штат.