Книга Свет иных дней - Стивен Бакстер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кейт спросила:
– А почему ты хочешь мне помочь?
Мэри явно удивилась.
– Потому что ты из моей семьи более или менее.
Бобби напомнил:
– Твоя мама тоже из твоей семьи.
Мэри свирепо зыркнула на него.
– Ладно, если вам так больше нравится, я предлагаю вам сделку. Позвольте мне вывести вас отсюда. Дайте мне спасти голову Кейт от скальпеля. А я тогда позвоню матери. Договорились?
Кейт и Бобби переглянулись.
– Договорились.
Мэри сунула руку в карман куртки, вытащила свернутую в рулон ткань и встряхнула.
– Плащ-невидимка.
– А он на двоих налезет? – поинтересовался Бобби.
– Так и знала, что ты спросишь, – улыбнулась Мэри. – Пошли. Пора сматываться отсюда.
Охранники Хайрема, поднятые по тревоге монитором червокамеры, прибыли на десять минут позже. Ярко освещенная квартира была пуста. Охранники принялись решать, кто доложит о случившемся Хайрему и возьмет тем самым вину на себя. А потом заткнулись, поняв, что он так или иначе смотрит сейчас на них. Или посмотрит потом.
Как часто в сонной тишине
Ко мне средь тьмы ночей
Из памяти нисходит свет
Иных, ушедших дней.
Томас Мур (1779-1852)
Рим, 2041 год н. э. Держа за руку Хетер, Давид шел по многолюдному, мятущемуся центру города. Ночное небо, затянутое слоями смога, было оранжевым, словно облака вокруг Титана.
Даже в столь поздний час в Риме было полным-полно туристов. Многие, как Хетер, разгуливали с обручем «Ока разума» на голове или с комплектами для виртуальной реальности, состоящими из очков и перчаток.
Через четыре года после того, как червокамера впервые поступила на массовый рынок, стало модно и привлекательно заниматься «туризмом во времени» во многих древних городах мира, углубляться далеко в прошлое. Давид решил, что должен непременно отправиться на подводную экскурсию по затонувшей Венеции до того, как покинет Италию… Привлекательно, это верно, и Давид понимал почему. Прошлое стало приятным, удобным, знакомым местом, его посещение превратилось в безопасные синтезированные приключения. Где еще можно было так надежно отвернуться от черной громады метеорита, отнимавшей у человечества будущее?
«Какая горькая ирония, – думал Давид. – Мир, лишенный будущего, вдруг начал так высоко ценить свое прошлое».
А побег от реальности так искушал, побег из мира, где настоящее – то, каким оно стало, – сделалось странным и неспокойным.
Почти все теперь постоянно носили с собой червокамеру. Как правило, это была миниатюрная модель размером с наручные часы, изготовленная с применением технологии сжатого вакуума. Персональная червокамера являлась средством связи с остальным человечеством, со славой и ужасами прошлого. Ну и конечно, она по-прежнему оставалась удобной игрушкой для того, чтобы заглянуть за ближайший угол.
А под неусыпным взором червокамеры все очень изменились.
Люди даже одеваться стали иначе. Люди постарше и здесь, на запруженных улицах Рима, были одеты в вещи, бывшие в моде несколько лет назад. Некоторые туристы разгуливали в кричащих футболках и шортах, как это было принято не один десяток лет. У одной женщины яркая надпись на футболке гласила:
ЭЙ ВЫ ТАМ, В БУДУЩЕМ! ЗАБЕРИТЕ ОТСЮДА ВАШУ БАБУСЮ!
Но гораздо большее число людей предпочитали закрываться с головы до ног, носили цельнокроенные комбинезоны с высоким воротом-стойкой, с длинными рукавами, к которым были пришиты перчатки, длинными брюками, почти закрывающими ботинки. Встречались и одежды, позаимствованные из исламского мира: бесформенные платья и туники с подолами, волочившимися по земле, чадры, закрывавшие все, кроме пристальных и опасливых глаз.
Другие поступали совсем иначе. Навстречу прошествовала пара нудистов. Двое пожилых мужчин, держась за руки, с горделивой дерзостью демонстрировали прохожим обвисшие животы и сморщенные гениталии.
Люди старшего возраста, к которым не слишком охотно себя причислял и Давид, держались осторожно или, напротив, дерзко – в их поведении неизменно ощущалось непрерывное постоянное понимание того, что на них смотрит недреманное око червокамеры.
Молодые отличались совсем другим поведением.
Многие юноши и девушки разгуливали абсолютно обнаженными, за исключением предметов чисто практичного свойства типа сумочек на поясе или на груди или сандалий. Но у них Давид не замечал ни стеснительности, ни настороженности, имевшей место у пожилых. Эти словно бы насчет одежды рассуждали только с точки зрения практичности или желания как-то продемонстрировать особенности своего характера, а уж о скромности или каких-то табу тут и речи не было.
На глаза Давиду попалась группа подростков в масках, изображавших широкоскулое лицо молодого человека. Одинаковые маски были и на мальчиках, и на девочках, но каждая маска чем-то отличалась от остальных: то лицо было забрызгано дождем, то залито солнцем, то чисто выбрито, то заросло бородой, то было плачущим, то смеющимся и даже спящим, но все это не имело никакого отношения к тому, чем занимались владельцы масок. Смотреть на подростков было неприятно: казалось, по городу шествует компания клонов.
Это были маски Ромула – новомодный аксессуар от «Нашего мира». Ромул, основатель города, стал чрезвычайно популярен у юных римлян с тех пор, как червокамера доказала, что он действительно существовал, – и пусть его брат и вся эта дребедень насчет волчицы оказалась чистым вымыслом. Каждая маска представляла собой просто-напросто софт-скрин, плотно облегавший лицо и снабженный встроенной червокамерой. На экран проецировалось лицо Ромула в том самом возрасте (с точностью до минуты), в каком находился владелец маски. Другие регионы мира «Наш мир» снабжал масками местных героев.
Товар шел нарасхват. Но Давид знал, что он ни за что не привыкнет видеть лицо юноши времен каменного века, а ниже – обнаженную девичью грудь.
В сквере на скамейке страстно целовались голые парень и девушка, и им не было никакого дела до того, что вокруг них собрались зеваки и таращатся на их любовные ласки.
Давид знал, что некоторые комментаторы (из взрослых) относятся к такому как к гедонизму, к безумным пляскам молодых перед пожаром. Это было легкомысленное молодежное отражение жутких нигилистических философий отчаяния, расплодившихся в последнее время в ответ на неотвратимое приближение Полыни. Вселенная в этих философских воззрениях рассматривалась не иначе как гигантский кулак, собиравшийся размозжить всякую жизнь, красоту и мысль. Конечно, способа остановить медленное угасание Вселенной не существовало никогда, и вот теперь Полынь сделала эту космическую кончину ужасающе реальной. Что же еще оставалось? Только плясать, заниматься любовью и вопить.
