Книга Урал атакует - Владимир Молотов

– Скажу сразу: вам крупно повезло. Просто удивительно – как это вы не заразились?! Впрочем, у нас уже отмечены такие случаи. Видимо, все зависит от восприимчивости, от общего состояния иммунной системы. А может, просто повезло. Н-да. – Врач переложил какие-то бумаги в другую стопку, глянул на маленький плоский монитор, помассировал сосисочными пальцами шарик на клавиатурной панельке КПК.

– Ну так что же? Я могу теперь попасть к ней? – нетерпеливо спросил Костя.

– Э, батенька, да вы настырный, однако, – доктор выдавил из себя кислую улыбку. – Думаете, карантин не для всех…

– Но я же не заражусь, если только поговорю с ней, – перебил Костя.

– Увы, это строжайше запрещено, – отрезал доктор. – Вы ведь понимаете, что такое ка-ран-тин?

Последнее слово для большего эффекта он произнес по слогам.

Костя исподлобья посмотрел на потолок, поискал взглядом камеры. Затем вытянул из кармана брюк приготовленную бумажку – купюру достоинством в пятьдесят долларов. На столе перед врачом лежала раскрытая медицинская карта. Костя подсунул купюру под нее.

Доктор с видом усталого мухолова закрыл рукодельную книжицу и взглянул на купюру. Костя заметил, как доктор повел бровью.

– Ладно, попробуем что-нибудь сделать, – глубоко вздохнув, смирился он.

* * *

Костю провели в палату под видом врача. Предварительно его заставили надеть белый халат с колпаком и натянуть на рот марлевую повязку.

Маша лежала на кровати справа от входа, изголовьем к окну. В палате находились еще три тяжелобольных женщины. Одна лежала за Машиными ногами, а две других – вдоль противоположной стены.

Когда Костя подошел к девушке и увидел ее вблизи, у него в груди что-то оборвалось. Маша, теперешняя Маша мало походила на ту, которую он запомнил. Перед ним лежал живой труп с потухшим взглядом чуть раскосых глаз. Некогда румяные и полные щеки обескровились и впали, напоминая очертания черепа. Губы стали походить на две тусклые ленточки. Волосы, имевшие раньше золотистый цвет, и те как-то поблекли, приобрели оттенок старого дерева. Но все равно с этого лица не сошла печать красоты и той памятной детскости, так будоражившей его.

Маша перевела взгляд, наполненный болезненным мучением, взгляд изогнувшего брови, готового заплакать Пьеро, с потолка на подошедшего гостя, и в тускло-карих глазах блеснул слабый огонек.

– Костя? Ты… вернулся? Я думала… Мы больше не увидимся.

– Да, я вернулся. – Он взял стул и сел рядом.

– Зачем ты пришел? Видишь, я не в форме.

Он взял ее руку. Она оказалась слабой и легкой, как пушинка, но горячей.

– Зачем? Неважно. Просто… Все это время я думал о тебе. Понимаешь? Я идиот. Я жестоко ошибался. И только теперь я понимаю, что хочу быть с тобой как никогда. Я пришел сказать тебе это. И еще…

Она мягко освободила руку и приложила палец к губам. Костя заметил, как в ее глазах мелькнуло что-то прежнее, игривое и доброе. Он, скорее инстинктивно, огляделся по сторонам. Женщины у противоположной стены спали. Другая больная, которая находилась сзади, подозрительно шевелилась.

– Тсс. Я все понимаю. Я знала, что ты придешь, – вполголоса сказала Маша.

То есть это было произнесено почти шепотом, с той знакомой ему детской хрипотцой, как говорит маленькая болеющая ангиной девочка сидящему у постели отцу, что ему не стоит беспокоиться, что ей уже лучше.

– Нет, позволь мне сказать. – Костя снова взял ее руку. – Если я в чем-то виноват, если чем-то задел тебя тогда… Я прошу прощения.

– Ну что ты. Все нормально. Я ни в чем тебя не виню.

– Вот и здорово, вот и прекрасно. Теперь ты выздоровеешь, и мы всегда будем вместе.

– Всегда-всегда? – для подтверждения спросила в ней маленькая девочка.

– Всегда-всегда, – ответил в нем зрелый муж.

– Думаешь, я поправлюсь?

На спинке кровати висело полотенце. Костя сдернул его и аккуратно вытер ей мокрый, горячий лоб.

– Ну конечно поправишься. Врач сказал, очень скоро тебе станет лучше, – соврал Костя. – Они уже знают, как победить эту болезнь.

– Я не хочу умирать, Костик! Здесь, одна, совсем одна, сгинуть в чужом городе, в этой странной больнице. Я боюсь, понимаешь? Я очень не хочу умирать.

Страх проскочил в ее вдруг оживших глазах.

– Ты уже не одна. Ты со мной. И мы будем жить долго-долго.

– Ты обманываешь меня, я знаю, ты обманываешь.

У Кости заиграли желваки на скулах.

– Я говорю правду, – чуть подумав, сказал он и посмотрел ей прямо в глаза. – Ты непременно выздоровеешь. А я буду приходить к тебе каждый день, пока тебя не выпишут отсюда.

Он и сам уже начал верить себе. И она успокоилась. Ибо, когда в собственную ложь начинаешь верить сам, в нее уже легко поверят другие.

– Хорошо. Я буду ждать тебя. Каждый день. – Маша прикрыла веки.

Ему показалось, что она, как это бывает с изможденными больными, резко забылась отрывистым сном. В эти минуты он испытывал такую жгучую жалость, как, может быть, когда-то в детстве он ощущал жалость к больному раненому щенку, принесенному с дождя и потом так и не оклемавшемуся. И он протянул руку, чтобы снова вытереть ей лоб и чтобы затем пригладить распластавшиеся по серой подушке волосы. Но она так же неожиданно приоткрыла глаза, и в щелочках под веками пугливо забегали зрачки.

– Костик, ты здесь? Ты ведь не уйдешь сейчас? – громким, но сбивчивым голосом спросила она.

– Нет, что ты! Конечно нет, – спешно ответил он. – Я буду рядом, пока не выгонит строгий доктор.

– Ах, этот… Он хороший…

Тут Маша будто поперхнулась и начала обильно кашлять. Кашель был жуткий, словно вырывался из самой глубины чрева. Костя принялся беспомощно озираться – он потерялся. Но тяжелобольные соседки лежали недвижимы, словно мумии. А в палату никто не заходил. На глазах Маши проступили слезы. Он взял-таки полотенце и обтер ей лицо. К счастью, приступ быстро прекратился.

– Расскажи мне, – выдохнула она. – Расскажи мне… Где ты был… Все это время… С той последней встречи… Когда ты заходил ко мне… С запахом водки.

На секунду Костя невольно улыбнулся. Ему вспомнился тот день: как он бродил под ее окном и не решался и потом принял где-то в кафе для смелости, и зашел к ней, и как она была холодна с ним. А вот теперь оказывается, в тот день она почувствовала его легкий перегар.

– Я уезжал, – сказал он. – Ведь я приходил прощаться. Но там, где я находился, ничего хорошего не случилось. Об этом не стоит даже рассказывать. Да я и не могу. Потому что это не только моя тайна, но и еще нескольких людей.

– Хорошо, можешь не рассказывать, – шепотом согласилась Маша. – Главное, что ты вернулся.