Книга Душераздирающее творение ошеломляющего гения - Дейв Эггерс

И вот нам кажется, что все получается как надо, мы ведем себя естественно и невозмутимо, хорошо смотримся, обсуждаем жизненно важные для Джаддовой карьеры вопросы и значение его рисунков и для нас, и для него самого, но вокруг творится что-то очень неприятное: и оператор, и звукооператор — люди чуть постарше, такие бейсболки носят только задом наперед — чуть ли не качают головами, едва ли не закатывают глаза, ведь они-то, разумеется, видят нашу игру насквозь и понимают: мы хотим отметиться, доказать самим себе и всему миру, что мы существуем, нам, как и всем остальным, смертельно хочется, чтобы нашу жизнь засняли, ведь в глубине души мы считаем, что настоящим становится только то, что записано на пленку.

После того визита Джадд приходит к нам еще три-четыре раза, несколько месяцев спустя, когда сан-францисский «Реальный мир» уже ворвался в эфир, а мы с Муди уже появились во втором выпуске. Разумеется, нас показывали всего секунд восемь, но мы думали, что этих восьми секунд хватит, чтобы поднялись брови у толстолобого, зацикленного на знаменитостях и покупающего то, что рекламируется, офисного пролетариата, не говоря уж о том, чтобы произвести впечатление на школьников и студентов. Одно наше желание исполняется, другое — нет. Наше появление на экране почти никак не помогает выходу из финансового кризиса, но зато все наши нынешние и бывшие знакомые звонят или пишут, чтобы сообщить, что они нас видели. Как им удалось разглядеть за ту секунду, что мы мелькнули на экране, что это были мы, — понять невозможно. Мы получаем весточки от приятелей по младшим классам, о которых уже лет восемь ничего не слыхали, получаем весточки от старых школьных учителей — без сомнения, благодаря реплике, которая была сказана мною Джадду приятным, ровным тоном, и это была знаковая, незабываемая реплика. Вот она:

— Понимаешь, если ты, короче, будешь рисовать не то, к чему душа лежит, получится фигня.

В нашем маленьком сообществе появление на экране делает нас местными знаменитостями, особенно в глазах Шалини, которая погружена в дела журнала «Хам», — «нового голоса общины двадцатисчемтолетних прогрессивных американцев южноазиатского происхождения». Там печатаются статьи о неистребимости браков по расчету, уличных бандах, состоящих из американцев южноазиатского происхождения, а еще там есть колонка с медицинскими рекомендациями — ее ведет отец Шалини, врач. Мы с Муди занимаемся дизайном ее журнала, а взамен получаем доступ к ее лазерному принтеру и невероятный, завораживающе частый полуэротический массаж, который она делает нам во время работы. Друзья с верхнего этажа начинают обходить наш офис стороной, потому что каждый раз, зайдя к нам, они видят, как Шалини разминает нам плечи, а мы стонем, вскрикиваем и дергаемся — часто под аккомпанемент ее грубоватой пародии на речь индусов, которых она называет ФОБа-ми — «фантиками от бороны».

— Ой-ой, ты слишком напряженный! У тебя очень сведенный плечи! Надо тебе больше отдыхает, чаще расслабляется, ходить танцы повеселить с другой молодежь.

Она часто нас достает, что мы слишком много торчим на работе. Еще она считает, что нам надо больше заниматься спортом.

— Немного побольше физкультуры — и ты выглядел очень лучше!

Мы приглашаем ее на нашу следующую фотосъемку, чтобы исполнилось ее очевидное желание посмотреть на нас голых.

— Но мне-то не надо будет раздеваться?

— Вообще-то надо.

— Нет.

— «Нет» — в смысле ты не согласна? Или не веришь, что надо?

— Оба. Нет.

А вот Джадд говорит: да. Это наша вторая большая фотосессия-ню. На этот раз мы намерены показать всем, как выглядит настоящее человеческое тело, и этот проект, разумеется, — ответ на всеобщее недовольство тем, что масс-медиа и реклама искажают наше восприятие собственного тела, среднестатистический человек не может и не должен соответствовать завышенным требованиям, которые вбиты нам в головы, то и сё. Итак, вот чего мы хотим, а заодно проверим, получится или нет: собрать человек тридцать-сорок друзей и знакомых, причем в идеале — чтобы было тридцать-сорок всевозможных размеров и мастей, и чтобы они позировали обнаженными. А мы потом напечатаем эти фотографии в журнале, никак не приукрашивая, в простой рамке — просто одно богом данное тело за другим, чтобы все поняли, как редко настоящие люди бывают похожи на тех, кого мы видим в телевизоре, и что все тела, пусть даже некоторые и некрасивы, по крайней мере достойны внимания, ведь они настоящие…

Отлично. Итак. Нанимаем фотографа — сдержанного голландца с тихим голосом, по имени Рон Ван Донген, который проведет эту сессию, эту революционную фотосессию, почти бесплатно. Он хочет только одного — чтобы мы оплатили пленку и позволили оставить у себя негативы. Годится. Итак.

Движимые желанием продемонстрировать разнообразие и неповторимость, движимые желанием показать всем, что делать различия между тем и этим, устраивать дискриминацию по таким несущественным критериям, как рост, телосложение или цвет кожи, непристойно и архаично, движимые желанием показать это предельно выпукло, мы обзваниваем всех в поисках добровольцев:

А чернокожие друзья у тебя есть?

Серьезно? Сильно светлый?

Что, правда? А я думал, он индеец.

А у тебя нет друзей покрупнее?

Нет, мы ищем мужчин. Женщин у нас и так предостаточно.

Какого он роста?

Думаешь, согласится?

И еще: у тебя есть кто-нибудь с плоской грудью?

Такой вот плоской-плоской. Костлявой.

Где у него шрам? Его будет заметно?

Где-где у нее волосы?

В отличие от нашей первой ню-съемки, на сей раз набрать людей бесконечно легче, потому что, во-первых, у нас есть настоящий журнал и мы можем его показать, а во-вторых, теперь не надо будет бегать с болтающимися пенисами, а еще с самого начала мы идем на два компромисса: а) обещаем всем анонимность: выше шеи фотографии будут обрезаны; б) разрешаем всем надеть нижнее белье — если не верхнюю часть, то по крайней мере нижнюю. Мы делаем это ради них в той же мере, что и в интересах дела, осознав — с глубочайшим вздохом сожаления, — что если наши страницы буду наполнены совершенно голыми людьми, причем людьми, чьи тела несколько несовершенны, это вряд ли поможет продажам журнала. Да, таков еще один трагический компромисс (поймите: каждый из них был словно пятиполосное шоссе, проложенное по нашим сердцам), но уж теперь-то наше послание достучится до Америки, пусть и в кастрированном виде.

Джадд говорит, что приведет с собой приятеля, еще одного участника «Реального мира». Мы взволнованы. Если будут два члена команды, все это обязательно покажут по телевизору, и тут-то мы и совершим прорыв, так что, завидев вдалеке приближающуюся к переулку машину — «додж» цвета барвинка, типичную сан-францисскую машину, выцветшую на солнце старую коробку, — мы ощущаем, как все в мире встает на места, понимаем колоссальную общественную значимость своего дела, которое получит достойное освещение в масс-медиа, донесет до миллио…