Книга Двойная рокировка - Ной Чарни

Из спальни, зевая и потягиваясь, вышла Женевьева Делакло в старой майке Грейсона с надписью «Ред сокс».

— Так скоро? Вот это оперативность. Во Франции полиция несколько месяцев занималась бы бумажной волокитой.

— Все благодаря этому странному детективу, — произнес Грейсон, кладя картину на обеденный стол. — Он похож на спущенный воздушный шар.

— Хорошее сравнение, — похвалила Делакло, целуя его в губы.

Грейсон освободил картину от бечевки и бумаги, и они некоторое время молча смотрели на нее.

— Но это явно не супрематическая композиция неизвестного художника, — заметила Делакло.

— Это гораздо лучше, — улыбнулся Грейсон. — Та, что я купил, была просто чудовищной. А эта картина тебе, конечно, известна. Прекрасная работа. Не могу сказать, что я такой уж поклонник Караваджо, но это полотно мне нравится. Выглядит совсем как подлинник. Я бы, во всяком случае, не отличил.

— Как жаль, что придется его уничтожить.

— Жаль, конечно, но не очень. Ты готова?

— Еще бы! Я так долго мечтала вернуть нашу семейную реликвию.

— Твоему терпению можно позавидовать. Ты похожа на девочку, которая нашла потерянного мишку.

— Именно так я себя и чувствую. Как жаль, что папа не дожил до этого дня…

Обняв свою подружку, Грейсон нежно поцеловал ее в лоб.

— Уверен, он сейчас смотрит на тебя с небес и улыбается.

Сняв холст со стола, Делакло понесла его в гостиную. Там стоял небольшой деревянный мольберт, на который она осторожно положила картину. Грейсон принес из спальни темно-зеленый ящик, в каких обычно хранят рыбацкие принадлежности, и поставил его на стол рядом с Делакло. Открыв ящик, она стала копаться в его содержимом, состоявшем из бесчисленных пластиковых пузырьков с белыми наклейками, кисточек и разных инструментов. Взяв кусочек ваты, Женевьева намочила его какой-то жидкостью и приложила к поверхности картины. В комнате запахло аптекой. Краска под ватой растворилась, и под ней сверкнуло что-то белое.

— Иди сюда, Роберт! Я уже почти закончила, — позвала Делакло из гостиной. Грейсон вышел из спальни, уже принявший душ и одетый.

— Быстро ты справилась, детка. Молодец.

Остановившись на пороге, он молча смотрел на мольберт.

Фальшивый Караваджо исчез без следа. Вместо него появилось «Белое на белом» Казимира Малевича.

— Такое же прекрасное, как всегда, — чуть вздохнув, сказал он. — Как ты думаешь, в «Обществе Малевича» без него обойдутся?

— Никаких проблем, тем более я подтвердила подлинность того, что на прошлой неделе обнаружил в галерее Салленава инспектор Бизо, — улыбнулась Делакло. — А бедный месье Салленав так ничего и не узнал.

— Этот старик не так уж беден, — улыбнулся в ответ Грейсон. — Хворает у себя в замке, не подозревая, что полиция прочесывает его галерею. Итак, дело закрыто. Все прошло как по маслу. Полиция доверяла каждому твоему слову. С вами, экспертами, всегда так. Все почему-то вам верят. И ни у кого не возникает подозрения, что они… что ты могла иметь собственный интерес. Должен признать, когда у меня ее украли, я всерьез забеспокоился. Это не входило в наши планы. Но он, похоже, все предусмотрел. Просто поразительно.

Повернувшись к картине, Делакло покачала головой.

— Она в прекрасном состоянии. Никаких повреждений.

Грейсон вытащил мобильный телефон и набрал номер.

— Это Грейсон. Мы ее получили. Она в отличном состоянии. Все прошло, как было обещано. Как вы и говорили, полиция доставила нам ее на дом. Никогда бы не поверил, что такое возможно. Не знаю, как вам это удается, но вы стоите своих денег. Примите нашу безграничную благодарность.

— Всегда рад помочь, — ответил Габриэль Коффин.

Гарри Уикенден тяжело вышагивал под ослепительным летним солнцем. Было тепло и сухо. Безоблачное небо напоминало Венецианскую лагуну, искрящуюся под солнцем, когда оно вонзает в воду острые как нож лучи. Солнечный свет бил наотмашь, и Уикенден прищурился в слабой попытке защититься. «Надо бы купить солнечные очки, — подумал он. — Хотя к чему они?»

Он предпочел бы мягкие объятия дождевых туч, моросящий дождичек, не раздражающий столь наглым сиянием и неразумным изобилием света. Возможно, лучше купить зонтик и защищаться от безжалостного солнца, как это делали дамы в Викторианскую эпоху. Но тогда к капризам природы присоединятся людские насмешки. Конечно, он не против повышенного внимания к собственной персоне, но не ценой достоинства.

Разве его профессия, его феноменальный рейтинг успеха не являются поводом для восхищения? Но на работе его всегда задвигали, полагали слишком несимпатичным и необразованным, чтобы делать карьеру. Коллеги избегали его общества, считая занудой, что заставляло Гарри страдать и еще больше замыкаться в себе подобно змее, кусающей свой хвост. Способностями Уикендена восхищались, но самого его не любили. Он частенько проходил мимо паба «Красный лев», вдыхая запах эля и прислушиваясь к взрывам смеха, доносящимся изнутри, но его туда никогда не приглашали.

Как давно это началось? Гарри не мог припомнить времени, когда бы не чувствовал этой давящей атмосферы, этого повседневного кошмара и вечного уныния, отравляющего ему жизнь. Ведь так было не всегда. Но с тех пор как его маленький сын…

Подошел его автобус. Гарри, как обычно, миновав кондуктора, взобрался на второй этаж и прошел по салону вперед.

Его любимое место было занято. На нем сидела толстая старая тетка в пальто с меховым воротником. Рядом горой возвышались сумки с продуктами. Гарри сел за ней.

Автобус пустился в путь. Инспектор сидел боком, положив ногу на сиденье. Его нижняя губа обиженно вытянулась, но он старался не выдавать своих чувств. Чего он добился в этой жизни? Что у него есть, кроме работы? От этих мыслей глаза его увлажнились и он начал усиленно моргать, чтобы сдержать слезы. Его слепил солнечный свет, лившийся через переднее стекло автобуса, своего рода белое на белом, символ абсолютной пустоты. Единственной преградой на его пути была толстая старуха, и Гарри пригнул голову, прячась в ее тени.

Вытерев слезящиеся глаза, он сунул руку в карман плаща, где обнаружил носовой платок и что-то еще. Пальцы нащупали небольшую пластиковую баночку, в которой что-то пересыпалось. Гарри на минуту застыл, склонив голову на спинку переднего сиденья. Потом сжал баночку в руке и вытащил из кармана.

В прозрачном оранжевом пластике, прикрытом белой крышкой, похожей на матросскую бескозырку, перекатывались пилюли. Интересно, сколько их там? И что будет, если выпить все разом?

Гарри открутил крышку и высыпал содержимое баночки в ладонь. Овальные желто-зеленые пилюли, казалось, весело улыбались ему. Он покатал их пальцем по ладони.

Автобус подошел к остановке, и переднее место освободилось. Гарри остался беззащитным перед напором солнечного света, и тот залил его с головой. Инспектор болезненно сощурился, опустил глаза на пилюли и тяжело задышал. Взяв одну из них, он подержал ее в пальцах, потом сунул в рот и проглотил. Посмотрев на оставшиеся таблетки, такие невесомые в его ладони, сулящие райское блаженство и избавление от всех невзгод, он высыпал их обратно в баночку, закрутил крышку и спрятал в карман. Выпрямившись, Гарри широко открыл глаза и стал смотреть в окно. Переднее место освободилось, но Уикенден не стал туда пересаживаться. Оказывается, второй ряд ничем не хуже.