Книга Смерть на перекрестке - Дэйл Фурутани

— Да не повергал я никакого генерала! Понимаете, — битва, кругом безумие, кровавая круговерть. И в этом аду мы с близким другом вдруг натыкаемся на тела Иваки и его телохранителей. Сэппуку они совершили — поняли, верно, что все пропало. Мертвы они были, когда мы их нашли! Уже мертвы! Мы оттащили тело господина Иваки подальше от его телохранителей и немного посекли его мечом, чтоб со стороны заметно не было, что он, избегая позора поражения, решил прямо на поле боя от собственной руки смерть принять. Друг мой струсил, убежал в слезах, я же сразу понял: вот она, улыбка судьбы! Я отрубил генералу голову и отнес ее благородному господину Токугаве Иэясу. Надеялся получить изрядную награду. Ах, Токугава-сама умен, весьма умен! Он, признаюсь вам, с самого начала что-то заподозрил. Потому, кстати, и сплавил мне эту жалкую, крошечную провинцию, а не другую, побольше. Вы, должно быть, поняли: самурай, которого я застрелил, — тот самый мой друг. Тогда он воротился в Исэ, но впоследствии услышал о, с позволения сказать, награде, что получил я, отрубив голову генерала Иваки. Он набрался наглости явиться сюда и просить у меня денег. Боги милостивые, да откуда у меня деньги?! Что и было — давно истрачено! Скажите на милость, я у предводителя бандитов Куэмона одалживал, а вернуть не мог. Потому-то, между прочим, болван Куэмон обозы мои и грабил, — надеялся, дурак, хоть товарами долг вернуть. Но друг мой… о, он, позабыв все, что связывало нас когда-то, угрожал доложить благородному господину Токугаве о моей хитрости. Заявил мне, что получит награду у нового правителя Японии за то, что помог обнаружить мошенника! Я и правда его убил — и не раскаиваюсь, ибо выбора у меня не было.

— К демонам дружка вашего. Мальчишку-то за что?! — в голос взвыл Кадзэ.

Манасэ фыркнул. Пожал небрежно плечом. Но после, уставив почти мечтательный взор на окрашенное золотыми солнечными бликами лезвие меча самурая, все же продолжил:

— Моего друга попытался ограбить на дороге господин Куэмон. Тот сказал — убери руки, ты, ничтожество, я весьма близок к князю, да притом еще со времен его юности на берегах Исэ! Кретин же Куэмон вообразил почему-то, что друг мой везет из провинции Исэ сумму денег, достаточную для того, чтоб я покрыл свой долг ему. Вот и препроводил моего друга с честью ко мне в замок. Проводником же служил как раз приглянувшийся вашему жалостливому сердцу парнишка. После же того, как вы взяли за труд избавить меня от Куэмона, столь опекаемый вами юноша заявился ко мне в имение и требовал, чтоб я официально взял его на службу. Его, единственного человека, способного поведать миру, какова была связь меж мной и убитым самураем! Что бы вы, дорогой мой, предприняли на моем месте? Лично я колебался недолго: мальчишке лучше умереть. В конце концов, что такого? Я вечно стану оплакивать своего друга кровавыми слезами. Помимо всего прочего, он был славным самураем! Но мальчик? Безродный простолюдин? Какое кому дело, жив он или нет?

Рот Кадзэ перекосила злая и горестная усмешка.

— Да уж. Право, немало людей, до коих никому нет дела, живы они иль нет, легло в последние годы в землю нашей страны…

Рука Манасэ изящно взметнулась — словно от мошки отмахнулся князь.

— Впрочем, к делу. Что вы намерены предпринять? Отвезти меня в соседнюю провинцию и доложить там о совершенном мной убийстве?

— Нет, — тихо выдохнул Кадзэ.

Манасэ изумленно поднял нарисованные брови:

— Нет? Что ж вы тогда соблаговолите сделать?

— Я? Да отнять у вас жизнь прямо здесь и сейчас!

Манасэ расхохотался еще звонче:

— Посмеете? Ах, сомневаюсь! Ронин, игрушка судьбы, поднимет меч на даймё, управляющего целой провинцией? Нет уж, нет. Я требую официального следствия и суда.

Кадзэ медленно покачал головой:

— Что вы, светлейший! Как вы совершенно справедливо изволили мне указать, я — лишь ронин, вы же — даймё, повелевающий провинцией. Если я попытаюсь доложить о вашем преступлении властям, начнется официальное следствие — и мы с вами оба знаем, чем оно кончится. Я уверен — властям соседней провинции вы явно не станете рассказывать историю о гибели генерала Иваки, которую столь легко поведали сейчас мне. Разумеется, — ведь само обвинение в мошенничестве подобного рода означает для самурая смертный приговор! А вы, светлейший князь Манасэ, умны поистине необычайно. Зачем умирать? Да к тому времени как мы только доедем до ближайшей провинции, вы придумаете изысканнейшую историю, которая поможет вам не только себя невинной жертвой выставить, но и меня по горло в болото утянуть!

— В общем, вы собираетесь просто меня убить? — Манасэ капризно скривил губы.

— Увы, это так.

— Послушайте, — огромные глаза князя вдруг полыхнули темным огнем, — я забрал из бандитского лагеря много золота. Целое состояние, и оно может стать вашим!

— Ох, нет, — брезгливо поморщился Кадзэ, — не в деньгах тут дело. Смейтесь, коли угодно, — только никакими деньгами этого мира не вернуть к жизни мертвых.

— Смеяться? Мне действительно смешно. — С уст Манасэ сочилось презрение. — Вы не сможете убить князя, властителя провинции.

— Убить — не смогу, — спокойно согласился Кадзэ. — Казнить — запросто!

Манасэ поразмыслил несколько мгновений и вдруг выпрямился — тонкий и гордый, как древко знамени.

— Отлично! — бросил он. — Но в таком случае я настаиваю: вы обязаны предоставить мне право совершить сэппуку. Принять смерть от собственной руки — честь и привилегия всякого самурая, не говоря уж о князе!

Чуть помолчав, Кадзэ согласно склонил голову:

— Принимаю ваше право, благородный князь. Прошу вас, светлейший, вынуть из-за пояса оба меча и положить их наземь.

Манасэ повиновался незамедлительно.

— Итак, — продолжал Кадзэ, — теперь я нижайше прошу вас отойти на пару шагов.

Манасэ — согласно традиции — отошел от лежащих на земле мечей ровно на четыре шага. Кадзэ, как тень, следовал за ним.

— Я скорблю! — произнес Кадзэ. — Однако теперь мне предстоит проследить, чтобы вы, согласно данному слову, совершили сэппуку прямо здесь и сейчас[42].

— Как? Умереть без надлежащей подготовки?

Кадзэ низко поклонился.

— Простите великодушно. Не сочтите мои глупые слова за оскорбление, но, сказать по правде, я не слишком вам доверяю. Вы слишком умны для меня. Дай вам хоть немного времени на размышление — и вы играючи выпутаетесь из самой трудной ситуации. Посему, коль скоро вы изволили провозгласить свое право на сэппуку, я на коленях молю вас поторопиться и совершить его прямо сейчас. Иначе, хоть и рыдая в душе, я буду принужден отрубить вам голову.