Книга По ту сторону фронта - Георгий Брянцев

В подвале элеватора Беляка уже ожидали Снежко, Костров и Якимчук. Посмотрев на часы, Снежко обернулся к сидящему в углу на корточках Якимчуку.

— Пора, папашка! Дуй на-гора! Смени Микулича, а то замерзнет старик.

Якимчук вздохнул и молча вышел. Через несколько минут в клетушку вошел занесенный снегом Микулич.

— Что за погода!… — Он покачал головой. — Буран за бураном. Злой февраль выдался.

— «Как февраль ни злися, как ты, март, ни хмурься, а весною пахнет», — так, кажется, говорили в старину? — спросил Снежко.

— Говорили и так и по-другому, а пока что этот весенний запах до костей пробирает. Как вы только терпите здесь вторые сутки? — с возмущением сказал Микулич.

— Терпи, казак, атаманом будешь, — заметил Снежко.

— Ну уж нет, извиняюсь, не согласен, — решительно заявил Микулич.

— С чем не согласен-то? — удивленно спросил Снежко.

— С тем, что терпеть надо.

— А что предлагаешь взамен терпенья?

— Подумать надо, можно и предложить. На худой конец, у меня на кладбище в любом склепе лучше будет. Я хоть кипятком снабжать буду. Нельзя же самим себя заживо хоронить. Тут настоящий холодильник. Этак недолго и в ящик сыграть.

— Тоже дело не страшное, — отозвался Снежко, — в ящик, так в ящик.

Микулич поглядел на Снежко, как бы желая проверить, серьезно он говорит или шутит, и, видя, что тот молчит, заговорил укоризненно:

— Как же это так? Ты, парень, своей жизни не хозяин, а потому и бросаться ею нечего. И я и вон Владимирович — все мы своим жизням не хозяева. Я так понимаю: наши жизни для дела требуются, а поэтому их беречь надо. Так что насчет ящика ты не совсем того… — И, довольный своим поучением, Микулич умолк.

— Не возражаю, — весело согласился Снежко. — Ты прав, конечно. У меня это так просто сорвалось. Согласен с тобой целиком и полностью.

— Ну вот и правильно, — миролюбиво закончил польщенный Микулич. — Поэтому я и говорю, что больше сидеть в таком холодильнике не следует — застудиться можно.

Послышались шаги, говор, и вслед за тем вошли Якимчук и Беляк.

— Благодать-то у вас здесь какая! — отряхивая снег и потирая озябшие руки, произнес Беляк. — Вы посмотрите только, что на дворе творится.

Костров и Снежко поглядели на Микулича и рассмеялись.

— А ты говоришь — холодильник! — упрекнул Снежко.

— Ничего, ничего, — не сдавался старик, — он с часик посидит — запоет другое.

Теперь наверх пошел Микулич, чтобы встретить еще одного гостя — Марковского, из-за которого сегодня все собрались здесь.

Несколько дней назад с Большой земли неожиданно сообщили по радио новость. Было точно установлено, что в здании, которое раньше занимала психиатрическая больница, теперь размещается школа абверкоманды, где подготавливают для переброски за линию фронта кадры шпионов, диверсантов, террористов. На Большой земле выловили нескольких вражеских лазутчиков, прошедших эту школу, и они дали о ней самые подробные показания. После этого командование партизанской бригады получило указание: разгромить школу, захватить документы, уничтожить личный состав. Сейчас под руководством капитана Кострова шла кропотливая, всесторонняя подготовка к этой ответственной операции.

Микулич вскоре возвратился вместе с Марковским, и Костров, не мешкая, приступил к делу. Марковский подробно рассказал о Скорняке, которого отлично изучил за период совместной работы. Как и всякий нечистый на руку человек, Скорняк был труслив, дорожил не в меру своей собственной персоной, и, по словам Марковского, припугнуть его ничего не стоило.

Через бывших работников психиатрической больницы Марковский узнал, что приход оккупантов застал Скорняка в прежней должности — больничного завхоза. Здания больницы сразу приглянулись гитлеровцам. Это были фундаментальные, благоустроенные корпуса с водопроводом, канализацией и центральным отоплением, с надворными пристройками, расположенные в сосновом бору в семи километрах от города и обнесенные высоким кирпичным забором.

Вначале оккупанты хотели разместить здесь госпиталь, но потом почему-то раздумали. Больница в первые месяцы оккупации продолжала жить своей жизнью. Больные, которых не успели эвакуировать, и медперсонал, не пожелавший их бросить на произвол судьбы, оставались на месте. Не покидал своего «поста» и завхоз Скорняк.

Но в декабре сорок первого года на территории больницы неожиданно появилась группа гитлеровских офицеров. Это была специальная комиссия от абверкоманды. Офицеры тщательно осмотрели оба корпуса, подсобные постройки, обошли палаты, заглянули в кладовые, облазили чердаки, подвалы и, видимо, остались довольны помещением. Около комиссии все время крутился завхоз Скорняк. Когда стало ясно, что оккупанты будут занимать больницу, Скорняк через переводчика спросил старшего офицера в чине майора:

— Как же быть с этими?…

— С кем?

— С психами?…

— А-а-а… — протянул майор и задумался. Действительно, больных девать было некуда.

Скорняк хихикнул, осененный внезапной мыслью, и, поднявшись на цыпочки, шепнул что-то переводчику.

— Что он бормочет? — поинтересовался майор.

— Предложение у него есть… и довольно занимательное, — доложил переводчик.

— Что за предложение?

— Он предлагает отпустить этих, как он их назвал, психов, по домам… в долгосрочный отпуск… Открыть двери палат на день, и они расползутся сами, как тараканы. Этот господин, — переводчик кивнул на Скорняка, — работает тут давно. Он заверяет, что больные все местные, по характеру спокойные и рады будут оказаться дома.

Офицеры захохотали. Предложение пришлось им по душе.

— Идея! Шедевр! — щелкнул пальцами майор.

Осуществление этой идеи возложили на Скорняка. В помощь ему нарядили несколько солдат.

Холодной декабрьской ночью около трехсот человек душевнобольных разбрелись по городу и его окрестностям. Одни из них бросались на прохожих и наносили им побои, другие метались по улицам, умирали от холода и голода под заборами.

Помещение психиатрической больницы освободилось. Медперсонал разбежался. Остался один Скорняк, которого и взял к себе на работу руководитель школы, разместившейся на территории больницы.

— Ну, как решим? По-моему, необходимо побеседовать со Скорняком, — сказал Костров.

Мнения разделились. Беляк и Снежко были за беседу со Скорняком, хотя и не знали всех соображений Кострова. Микулич и Якимчук высказались против. По их мнению, встреча с предателем не могла дать ничего хорошего. Марковский предпочитал не высказывать своего мнения, считая себя человеком недостаточно осведомленным в делах подполья.

Тогда Костров объяснил, чего он хочет добиться этой встречей. Объяснения его были столь убедительны, что все тотчас же склонились на его сторону.