Книга Святое дело - Михаил Серегин

Большей лабуды отец Василий в жизни не видел. Нужно быть полным придурком, чтобы всерьез считать, что Бугров в его сегодняшнем состоянии способен управиться даже с тремя десятками пацанов. Тем более после всех этих событий. Но все обстояло именно так.

Он сразу же перезвонил Щеглову, и, как ни странно, его немедленно соединили.

– А-а! Отец Василий! – радушно рыкнул в трубку глава администрации. – А мы как раз ресурсы человеческие изыскиваем, все думаем, кто бы еще мог шефство над бывшими «бачатами» взять...

– Вы в своем уме?! – не выдержал священник. – Вы что, не видели, в каком Виктор Сергеевич состоянии?! Он же глубоко больной человек...

– А что нам прикажете делать?! – обиженно возразил Щеглов. – Предоставить пацанов самим себе? Чтобы они снова начали сколачивать уличные банды, но на этот раз уже с полувоенным опытом? Вы этого хотите?

– Я этого не говорил!

– Нет уж, посто-ойте! – протянул Щеглов. – Не надо увиливать от ответственности... И вообще, давайте исходить из реалий. Если их не обрабатывать прямо сейчас, то завтра нам всем тошно станет! Всему городу! Вы посмотрите на них! Они же теперь ни хрена не боятся! Ни крови, понимаешь ли! Ни власти! А о милиции я даже не говорю!

Священник вздохнул. В этом Щеглов был прав, и Бача действительно обучил пацанов многому.

– Мне Скобцов жаловался, – продолжал глава района. – Из четырехсот тридцати задержанных только четверо сломались! Остальные молчат, как партизаны! Вы понимаете, что будет, если все это на самотек пустить!

– И что вы хотите? – уже менее враждебно поинтересовался священник; он не мог не признать, что проблема есть и главе района и вправду приходится о ней думать.

– Первое, надо забрать пацанов с улицы! Из школ, в назидание другим, сами понимаете, мы их не вытурим, тогда полгорода без образования останется... Значит, нужны другие меры воздействия! Активные! Я бы даже сказал, духовные!

Щеглов употребил термин «духовный» с такой же легкостью, с какой произнес бы «партактив». Он напрочь забыл, как с его подачи отца Василия всего два дня назад выперли из школ с запрещением чтения религиозных лекций, хотя именно позавчера слово о терпении и любви дало бы наибольший результат.

– Просто я уже и не знаю, к кому обратиться... – внезапно севшим голосом добавил глава района. – Думал, может быть, вы поможете... Все-таки вы у нас главный духовный авторитет...

Отец Василий молчал. Он видел все: и легкую панику, в которой пребывал глава района, и эту расчетливую, хотя и не слишком умную лесть. Он понимал, что да, конечно, проблема существует. Но он помнил и то, что именно с подачи Щеглова и Карнаухова завертелась вся эта карусель, и не разреши они тогда Баче взять все в свои руки, и половины сегодняшних проблем не существовало б. И гордыня снова взяла над ним верх.

– Нет, – твердо сказал священник. – С меня хватит. И вообще... каждый должен заниматься своим делом.

Некоторое время Щеглов молчал, но священник чувствовал его глубочайшую обиду даже на расстоянии. Потому что какой-то ничтожный поп фактически только что обвинил его, главу администрации всего района, в том, что он своим делом не занимается.

– Жаль... – через силу проговорил глава. – Очень жаль, – и положил трубку.

Отец Василий слушал гудки и тяжело, надрывно дышал. Никакой отказ не дался ему так же тяжело, как этот. Все-таки пацанов было жалко.

– Разрешите, – заглянул в дверь храмовой бухгалтерии человек. – Я стучал, но мне не отвечали...

– Что вам угодно? – поднял глаза священник.

– Руководитель следственной группы ФСБ России подполковник Карташов, – представился гость и сунул отцу Василию под нос раскрытую корочку.

– Слушаю, – недовольно произнес поп. – Что на этот раз?

Эти ребята надоели ему до смерти.

– Просто поговорить...

Отец Василий удивленно поднял брови. Впервые за много дней человек, стоящий «по ту сторону власти», был вежлив с ним. По-настоящему вежлив.

– Ну что ж, давайте поговорим... – хмыкнул он.

Подполковник Карташов улыбнулся, сел на стул рядом со столом и начал говорить. И, по мере того, как он выкладывал все, что думает, отец Василий все более выпадал в осадок. Потому что с ним не только были вежливы; впервые за много дней попа не держали за дурака, не скрывали очевидного и не пытались выдать желаемое за действительное.

Карташов достаточно внятно обрисовал общую политическую и психологическую картину в районе, едко прошелся по главе администрации, отметил слабые места в собственной, чекистской работе, повинился, что они так и не выяснили, чем, собственно, занимался так называемый «первый эшелон», с огромным сожалением признал, что Чичера определенно кто-то «крышует», и постепенно священник втянулся в разговор, стал давать свои комментарии, восторженно кивать там, где его собственные мысли перекликались с карташовскими, и даже не заметил, как монолог чекиста плавно иссяк, а говорить начал он, сам отец Василий.

Он выложил все: страхи и сомнения, догадки и размышления, и, уж конечно, все факты, на которых эти сомнения и размышления базировались.

Чекист слушал и кивал, время от времени задавал наводящие вопросы, улыбался, шутил, соглашался, иногда поправлял, отдельно спросил про Бугрова, поинтересовался какой-то «машинкой», личной позицией отца Василия и предполагаемой позицией патриархии, «случись что», и когда встал и начал прощаться, священник вдруг осознал, что рассказал не просто все, что знал, он выложился целиком!

И только когда Карташов вышел, священник откинулся на спинку стула и рассмеялся тихим, шизоидным смехом. Никогда прежде он не имел дела со столь высоким профессионализмом. И теперь он совершенно не был уверен в том, что полученная Карташовым от него информация не будет повернута против своего источника.

Он мысленно перебрал то новое, что прозвучало за три часа беседы, и понял, что принципиальных моментов было несколько. «Первый эшелон» и предположение, что и за ним, еще выше Бачурина по иерархической лестнице, может кто-то скрываться; информация о том, что ни самого Бачурина, ни кого-либо еще чекисты на бывшем пятом отделении бывшего Софиевского совхоза не обнаружили; и неведомая «машинка».

И чем дольше священник размышлял, тем больше приходил к выводу, что заданный между делом вопрос, а не упоминалась ли в разговорах эта самая «машинка», имеет для Карташова принципиальное значение. Уж очень вскользь, мимоходом, он об этом спросил, и уж очень внимательным к мимическим реакциям священника был все это время Карташов.

Отец Василий хмыкнул. «Машинкой» могло оказаться что угодно: адская машина террориста, предназначенная для подрыва гражданского либо военного объекта, какое-нибудь новомодное изобретение в сфере компьютерной техники и программирования или даже просто кодовое название для того, о чем священник и понятия не имеет.

И тут ему стало плохо. Отец Василий не был ни дураком, ни окончательным лохом и четко осознал три вещи. Первая – если о неведомой «машинке» известно Карташову, значит, ФСБ и впрямь контролировала «процесс», а значит, дело напрямую касалось государственной безопасности России. Вторая – если Карташов озабочен ее поисками, значит, в данный момент ФСБ уже ни хрена не контролирует. И третья – если он пошел на столь изощренные психологические ходы, вместо того чтобы просто вызвать попа на допрос, и потратил три часа своего рабочего времени на улыбки и любезности, значит, дела обстоят серьезно. Слишком серьезно.