Книга За гранью - Питер Робинсон

— А кто-нибудь из усыновленных детей вернулся к своим родителям?

— Нет. Оливер и Джеральдин Мюррей были осуждены за убийство Кэтлин и до сих пор, насколько мне известно, находятся в тюрьме. Майкл Годвин покончил жизнь самоубийством за два дня до процесса, а его жена была освобождена от суда по состоянию здоровья. Я уверена, что она до сих пор в лечебнице для душевнобольных.

— Значит, суд установил вину каждого из родителей?

— Обратитесь все же в полицию по этому вопросу. Я могу сказать только о своих чувствах и впечатлениях: если когда-либо в жизни мне приходилось сталкиваться со злом, то это произошло в Олдертхорпе девять лет назад.

— А что именно произошло?

— Да ничего особенного… но у этого места такая аура… ну не знаю, меня трясти начало, когда мы приблизились…

— Вы заходили в дома?

— Нет. Полиция не пустила: им важно было сохранить в неприкосновенности место преступления. Детей вывели и усадили в отапливаемый фургон, в котором мы приехали.

— А что удалось выяснить насчет сатанизма? Помнится, в суде этот вопрос не рассматривался.

— По словам адвокатов, не было необходимости. Это бы только внесло путаницу в обвинительное заключение.

— Родителей допрашивали в этой связи?

— Да, но, по моему мнению, они несли полный бред, пытаясь оправдать этим свое пьянство, наркоманию и жестокое обращение с детьми. В обоих домах полиция нашла кокаин, марихуану, ЛСД и экстази.

— Скажите откровенно, вы из-за этого случая сменили место работы?

Элизабет немного помедлила с ответом и кивнула:

— Это было последней каплей. Поверьте, такая работа опустошает и вытягивает последние силы: постоянно приходится иметь дело с измученными, покалеченными детьми. Не можешь смотреть на мир без страха, перестаешь замечать то хорошее, что есть в жизни…

— Понимаю, — ответила Дженни. — Так же себя чувствуешь после длительного общения с преступниками.

— Я-то работала с детьми, и у них не было выбора. Это еще страшнее. Сейчас мои подопечные — неудачники, несчастные, измученные люди, но все-таки не дети.

— Вы не помните, как тогда выглядела Люси?

— Да как все: грязная, худая, в синяках.

— Она подвергалась сексуальному насилию?

Элизабет утвердительно кивнула.

— Ваше первое о ней впечатление?

— Она была приятной малышкой. Стеснительная, робкая. Ее закутали в одеяло, она с ангельским выражением на грязном личике разглядывала окружающих.

— Линда могла говорить?

— Конечно. Одна из девочек, по-моему Сьюзан, лишилась голоса, но Линда нет. Она подвергалась насилию всеми способами, которые только возможно вообразить, но, на удивление, осталась неунывающей и даже жизнерадостной. Она отвечала на вопросы. Я ни разу не видела ее в слезах. Казалось, она взвалила на себя обязанность заботиться о младших, хотя что она могла сделать? Но она была самая старшая, поэтому хотела хоть как-то утешить их. Вы психолог и знаете об этом больше, чем я, но мне думается, что Линда, испытав на себе весь ужас, выпавший на ее долю, постаралась забыть прошлое. Я часто размышляла о ее дальнейшей судьбе, но представить себе не могла ничего подобного.

— Проблема в том, Элизабет…

— Пожалуйста, называйте меня Лиз, меня все так называют.

— Хорошо. Так вот, Лиз, проблема в том, что мы не знаем, какую роль играла Люси в преступлениях мужа. Она утверждает, что ничего не помнит. Мы пытаемся выяснить, знала ли она что-либо о его делах и, если да, в какой степени была в них вовлечена.

— Да это несерьезно! Линда — преступница? Да я уверена, что если она сама такое испытала…

— Я понимаю, вам это кажется невероятным, Лиз, но люди, над которыми издевались, часто сами становятся насильниками. Это общеизвестный факт. Сексуальное насилие, причинение боли, пытки — печальный перечень их преступлений. Исследованиями подтверждено, что такие дети впоследствии сами подвергали насилию младших родственников или соседей.

— Но только не Линда!

— У нас нет такой уверенности. Вот потому я и задаю вам вопросы, пытаясь создать ее психологический профиль.

— Я уже говорила, что она была спокойной, жизнерадостной. Остальные дети, казалось, подчиняются ей.

— Они боялись ее?

— Не могу сказать с уверенностью, но у меня сложилось такое впечатление. Они слушались ее беспрекословно.

— А что-нибудь еще о личных качествах Люси?

— Дайте подумать… даже и не знаю. Она была скрытным ребенком. Примите во внимание еще и то, что дети были потрясены расследованием и расставанием с родителями. Их жизнь была адом, но это был свой, семейный ад. Линда казалась доброй, но, как и большинство детей, она при случае могла проявлять жестокость.

— Вот как?

— Я не имею в виду отрывание крыльев у мух и подобные штучки, — уточнила Элизабет.

— Модели поведения в раннем возрасте могут быть полезны в дальнейших исследованиях, но я всегда думала, что их значение преувеличено. Я и сама однажды оторвала крылья мухе — из простого любопытства. А в чем проявилась жестокость Люси?

— Ну например, когда мы подбирали детям приемных родителей. Невозможно было отдать всех братьев и сестер в одну семью, поэтому нам пришлось их разлучить. Для нас самым важным было то, чтобы каждый ребенок оказался в хорошей семье, где его окружили бы заботой и любовью. Я помню, что Лора, младшая сестренка Линды, была просто потрясена, а та… лишь холодно сказала ей, что нужно привыкнуть. Бедная девочка долго рыдала, и мы не могли ее успокоить.

— Ну и где она оказалась?

— Лора? Мне помнится, что в какой-то семье в Гулле. Прошло много времени, так что простите, если я что-то забыла или перепутала.

— Разумеется. А вы можете сказать, как сложились судьбы остальных детей?

— Нет, к сожалению, вскоре после этого я перешла на другую работу. Я часто жалела об этом, но…

— Больше ничего не припомните?

Элизабет встала и снова взялась за утюг:

— Да нет, вроде рассказала вам все, что знаю.

Дженни встала, вынула из бумажника визитку и протянула Элизабет:

— Если вдруг вспомните что-то еще…

Элизабет внимательно прочитала визитку и ответила:

— Да, конечно. Буду рада оказаться вам полезной.

По ней не видно, думала Дженни, когда совершала сложные маневры, выезжая с заполненной парковки. Ей показалось, что она вынудила Элизабет Белл погрузиться в воспоминания, о которых она с радостью предпочла бы забыть. И Дженни не могла ее за это осудить. Она не была уверена, удастся ли ей узнать что-нибудь важное, кроме подтверждения факта, что в подвале дома в Олдертхорпе были найдены сатанинские атрибуты. Хотя Бэнкса это наверняка заинтересует. Завтра она туда поедет, постарается найти кого-нибудь из жителей, кто общался с этими семьями до начала расследования, и почувствует, как говорила Элизабет, «ауру» зловещего места.