Книга Сомнамбулист - Джонатан Барнс

Я повел Муна и Сомнамбулиста на галерею над большим залом. Зал был полон моих людей, стоявших плечом к плечу. Зал кипел жизнью, его переполняла Любовь. Перед нами стояли отвергнутые Лондоном несчастные: бедняки, уродцы, обездоленные, покинутые, оборванные, лишенные надежды — все отбросы города. Мое появление приветствовал могучий рев, на который я ответил скромным поклоном и небрежным взмахом руки.

Мун глядел сверху вниз на собрание, несомненно пытаясь высмотреть среди них свою сестру, Томаса Крибба или мистера Спейта.

— Так много,— прошептал он.— Я и понятия не имел, что их столько.

— Любовь собирает свои ряды, — сказал я, не сумев (признаюсь) полностью скрыть свою гордость. — Рядовые Пантисократии.

— Рядовые? — снова ощетинился Мун.— Зачем раю солдаты? Зачем жестокость? Зачем смерть? Почему вам просто не забрать своих последователей и не уйти? Построить свой рай на берегах Сасквеханны и оставить всех прочих в покое?

Я поражался тупости этого человека. Несмотря на все, что я ему рассказал, он до сих пор не осознал сути.

— Сасквеханна? — Я постарался не выказать презрения.— Вы и правда верите, что мы собираемся в Америку?

— Но ведь таков был план Колриджа, кажется?

— Америка не годится. Это развращенная страна.

— Тогда где же?

— Здесь, Эдвард. В городе.

— Я думал, вы ненавидите Лондон.

— Ни один город не безнадежен. Мы перестроим его. Начнем с нуля. Построим новый город, где будут жить пантисократы. Я даю Лондону второй шанс.

— Ачто будет с теми, кто не подходит вашей утопии? Мне пришлось быть честным.

— Эти будут преданы мечу.

Мун сказал что-то предсказуемое по поводу моих умственных способностей. Я ответил, что он недальновиден, и терпеливо объяснил ему, что мы очистим город и все начнем с нуля.

— А что было бы, если бы ваш драгоценный Колридж узнал об этом? Сомневаюсь, чтобы он простил такое кровопролитие.

Меня душил истерический смех, и я лишь титаническим усилием сумел взять себя в руки. Я спокойно сказал Муну, что хочу познакомить его со своим начальником, председателем совета директоров.

— Я думал, председатель — вы,— бросил он.

Я не ответил, но покинул галерею и повел их из зала в глубину системы подземных туннелей, на самый нижний уровень, в большую запертую комнату в самом недоступном месте «Любви», в нашу святая святых. Дверь была заперта на висячие замки, забрана цепями, и небольшая надпись гласила, что это владение «председателя совета директоров».

Я отпер дверь и пригласил своих гостей за порог. Они явно не ожидали ничего подобного скрывавшемуся за дверью величию. Даже я, привычный к этому зрелищу, всегда чувствовал благоговейный восторг и казался себе маленьким и ничтожным.

Огромная металлическая сфера заполняла комнату. Огромное железное яйцо со стеклянными иллюминаторами, которые жадно лизала липкая и вязкая желтая жидкость. К одной стороне был присоединен небольшой паровой двигатель. Его рабочая часть была анатомически открыта, его трубы и металлические контуры извивались подобно пуповине между двумя машинами. Все невероятные современные технологии электричества и пара, все клапаны и ползунки двигателя, его кривошипы и поршни, насосы и маховики, цилиндры, уплотните льные кольца и амортизаторы служили сфере.

Но не сам этот объект вызывал такой восторг, а то, что находилось внутри сферы,— ее единственный постоялец.

В сфере плавал старик, одетый в костюм, устаревший лет на сто. Его жидкие седые волосы пожелтели от никотина и старости, кожа была нечистой, местами порванной и выказывающей первые признаки разложения. Он был узнаваем безошибочно. Первый поэт своего времени.

Думаю, Мун понял это сразу. До Сомнамбулиста дошло чуть позже. Строка стихотворения сама собой всплыла у меня в памяти: «О, когда б я вспомнил взоры девы, певшей мне во сне»[30].

Мун ахнул, и с некоторым удовольствием я увидел, что он наконец постиг полное величие моих деяний.

— Но как такое возможно?

— Гальванизм,— торжествующе сказал я.— Чудеса электричества и пара.

Сомнамбулист что-то бешено карябал на своей доске.

МОГИЛЬНЫЙ ВОР

Я пожал плечами, поскольку был выше этой жалкой морали.

— Я освободил его. Несомненно, он был бы мне благодарен.

— Он какой-то... поврежденный,— неуверенно проговорил Мун.

Сомнамбулист уставился на руку старика сквозь одно из окошечек в сфере.

ШВЫ

— Когда я его откопал,— объяснил я,— некоторые части его тела сильно разложились. Их пришлось заменить. .. Конечно, по возможности мы использовали части тел его друзей. Левая рука принадлежала Роберту Саути. Несколько пальцев ног мы позаимствовали у Чарлза Лэма[31]. Другие органы, о которых лучше не говорить, взяты у покойного мистера Водсворта.

ЧУДОВИЩЕ

— Я бы сказал, существо из заплаток,— ответил я.— Но я не чудовище. Я спаситель. Владыка Пантисократии.

Мун был просто пригвожден к месту.

— Что это за жидкость?

— Околоплодные воды. Или наилучшее приближение к ним, насколько мне удалось достичь. «Затем, что он накормлен медом и млеком Рая напоен».

— Он жив?

— Спит. Восстанавливает силы. Я часто задаю себе вопрос: что он видит во сне? Какие, возможно, чудеса ему снятся! — Я показал на нарочито большой красный рычаг на боку сферы. — У меня есть способ разбудить его.

Все трое мы смотрели сквозь окошечко на лицо этого замечательного человека, этого титана поэзии и философской мысли — последнего человека, о котором говорили, что он читал все. Он невозмутимо плавал в золотистой жидкости, величественный, несмотря на вызванные пребыванием в могиле недостатки внешности.

Мун смотрел, и слезы выступали у него на глазах.

— Я понял,— прошептал он.— Простите меня. Вы были правы.

Может, после этого вы станете думать обо мне хуже, но когда я услышал от него эти слова, я захлопал в ладоши, запрыгал и завопил от ребячьей радости.

Миссис Гроссмит снова проснулась уже ко времени завтрака, несколько часов спустя после того, как ее жених ушел из дому. Она сонно потерла глаза, яростно почесалась и готова была уже выбраться из постели и приготовить чашечку чая, когда услышала доносящиеся с кухни непонятные звуки — детский смех и мужские голоса, грубые и незнакомые. Она вооружилась первым попавшимся под руку тяжелым предметом (не найдя ни кочерги, ни вазы, она была вынуждена взять ночной горшок) и на цыпочках вошла в соседнее помещение.