Книга Телохранитель - Леена Лехтолайнен

— Последним? Когда ты уезжаешь?

— Утром. Я должен сопровождать Васильева из Москвы в Финляндию. Он собирается приехать, чтобы провести последние приготовления.

— А у кого он покупает изотоп?

— Лучше тебе этого не знать.

— Пожалуйста, возьми меня с собой. Я умею водить моторную лодку и подберу тебя в море после взрыва яхты.

— Нет, Хилья. И давай больше не будем говорить об этом. Шампанского? У нас слишком мало времени, чтобы тратить его на споры. Давай лучше проведем его с удовольствием.

Иногда реальность напоминает романтический фильм, но никакое кино не смогло бы передать тот восторг, который я испытала, когда мы с Давидом сидели в бочке с теплой водой, глядя, как холодный октябрьский ветер в ритме осени раскачивает голые ветви деревьев. Иногда жизнь концентрируется в крошечном ярком мгновении, которое быстро проходит, но навсегда остается в памяти. У меня было чувство, словно к этому мгновению я шла всю жизнь, точно зная, что когда-нибудь оно наступит. Больше между нами не было лжи, недомолвок и непонимания. Мы были чисты и честны друг перед другом.

Мы говорили и не могли наговориться всласть: Давид делился воспоминаниями детства, рассказывал о том, как они с мальчишками гонялись друг за другом по Таммисаари, как он учился в полицейской школе в Швеции, а потом его пригласили работать в Европол, с грустью поведал о своей мечте иметь ребенка. Сама я уже давно отказалась от мысли завести малыша, да мне и не хотелось никогда. Я рассказала Давиду про смерть Фриды и про то, как она занималась любовью с красавцем-самцом. Мы даже обсудили, приходил ли ее друг следующей весной. Может быть, он звал ее, но ему никто не ответил…

Мы так и не уснули, лишь немного подремали в объятиях друг друга под шум дождя. Дикого зверя нельзя приручить, и нельзя считать другого человека своей собственностью. Я не могла помешать Давиду уйти. Утром за завтраком мы шутили и смеялись: какой смысл было грустить и портить последние счастливые мгновения?

— Если мне повезет остаться в живых, то придется уехать на край света и стать кем-то совсем другим. Даже представить не могу, что будет после смерти Васильева, не знаю, как поведет себя наследник этого монстра. Надеюсь, более адекватно, чем его предшественник. Если я выживу, то в свое время дам тебе знать. Если нет… Ты веришь в жизнь после смерти?

— Не знаю… нет, пожалуй. Хотя… Я иногда думаю, что дядя Яри и Фрида не умерли, да и мама где-то рядом, хотя с трудом могу воскресить в памяти ее образ. Я люблю их, они живут где-то внутри меня. — Я замолчала, чуть не признавшись Давиду в любви.

— Знаешь, в детстве меня воспитывали в традициях лютеранской церкви. И мама всегда говорила, что будет присматривать за мной даже с небес. Если я вдруг попаду на небо, можно, я тоже буду смотреть на тебя? — Давид взял меня за руку и сжал большой палец.

Фрида тоже покусывала мне пальцы рук, приглашая поиграть.

Время неумолимо шло вперед. Последние минуты мы провели лежа на узкой кровати в объятиях друг друга. Я не плакала, нет. Но в глазах Давида я видела слезы. Он отправлялся в одиночку сражаться против банды Васильева, надеясь выиграть битву с помощью одной гранаты, и я ничем не могла ему помочь. Мне хотелось подарить что-нибудь ему на память, но, кроме нежных воспоминаний, мне нечего было ему оставить. Мы выехали вместе. По-прежнему шел сильный дождь. Давид торопился, до Москвы была не одна сотня километров, к тому же трудно было даже представить, сколько времени займут таможенные формальности. Я ехала за ним на своей машине до перекрестка с дорогой Хангонтие, потом он повернул направо, а я налево. Доехав до Торбаки, я остановилась, вышла из машины и завыла в голос. Так когда-то выла Фрида, призывая друга.

При расставании с Хеленой я не могла сказать, когда вернусь, вчера тоже забыла отправить весточку, что со мной все в порядке. Наверное, она переживает. Я не смогла придумать ничего лучше, как сказать, что мое отсутствие связано с расследованием дела Васильева. На выходных выдалась солнечная погода. Субботу мы посвятили домашним делам, а в воскресенье решили подышать свежим воздухом и поехали кататься на лодках. Я смотрела на сверкающую гладь воды и не понимала, как может так ярко светить солнце и блестеть гладь воды в то время, когда Давид движется навстречу своей смерти.

Может, стоит позвонить Лайтио и рассказать ему о грязных планах Васильева? Он свяжется с Интерполом, и там организуют профессиональную слежку за яхтой «I believe». Я слышала, что существуют приборы, которые делают лодки и вертолеты невидимыми для радаров, наверняка в Интерполе есть такая техника.

Надо было что-то решать насчет Хелены: не могла же она до бесконечности сидеть дома под прикрытием больничного. Ее помощница Саара Хирвела через неделю обещала вернуться на работу. Хелена считала, что после всех событий ей и дальше нужна охрана. Немного придя в себя, она решила, что случившееся нельзя оставлять безнаказанным, и собиралась заявить в полицию. Вероятно, после ее заявления Транков и Паскевич будут немедленно задержаны, если еще не покинули Финляндию. Я просила ее подумать как следует, прежде чем идти в полицию. Ведь придется рассказывать, что для освобождения депутата парламента ее помощнице пришлось прикинуться проституткой и угрожать человеку оружием. Против меня тоже можно выдвинуть обвинения в незаконном проникновении в чужое жилище и в угрозе жизни. Лучше будет пока ничего не предпринимать, чтобы Давид успел осуществить задуманное до того, как Паскевич расскажет о Васильеве финской полиции. Разумеется, об истинной причине своей просьбы я предпочла промолчать.

Давид позвонил поздно вечером в воскресенье, когда, посидев за чашечкой чая, мы с Хеленой сказали друг другу «Спокойной ночи!» и уже собрались разойтись по комнатам.

— Привет, это я. Можешь говорить?

— Подожди секундочку, сейчас, выйду и перезвоню.

Я быстро натянула пальто и кроссовки и открыла дверь. Над головой простиралось безоблачное небо, мерцали звезды, огни города светились вдали. В ночной тишине все звуки раздавались невероятно громко, поэтому я поспешила к расщелине в скале, где нависающие со всех сторон камни гасили голос.

— Пока все идет по плану. Васильев ведет себя спокойно, Сюрьянен раньше выходных не планирует здесь появиться. Конечно, он примчится, как только узнает, что яхта погибла, но это уже не моя печаль.

— Ты сейчас в Котке?

— Да, на мысу Хиденниеми. Я больше не смогу тебе звонить. Никто из этих людей не понимает по-шведски, но они очень плохо относятся к контактам с посторонними. Сейчас вся банда в сауне. Завтрашний день уйдет на последние согласования плана. Васильев очень педантичный человек.

В темноте я не могла разглядеть моря, но знала, что Давид тоже сейчас стоит на морском берегу, глядя на те же звезды, что и я. Все, что мне хотелось ему сказать, легко умещалось в трех словах, но я не могла произнести их. К счастью, Давид сам говорил без умолку. Он еще раз повторил, как он счастлив, что наконец-то мы знаем всю правду и можем доверять друг другу.