Книга В поисках наслаждения - Элизабет Эссекс

— Я не знала… Я… — И тут ее ударило… невидимой волной под колени. Ее пытались убить. Лиззи потребовалась вся ее воля, чтобы устоять на ногах. И подумать. — Мне кажется, тебе следует рассказать все Магуайру или позволить это сделать мне.

— Ах да, Магуайр. Почему ты доверяешь этому Магуайру, Лиззи? А тебе не приходило в голову, что он может быть одним из них? Главарем Головорезов. Тем, кто подослал к тебе Дэна Пайка, кто убил Фрэнка Палмера, перевез его тело через холм и сбросил в Дарт?

— Нет! Я знаю его всю свою жизнь. Он спас однажды мою жизнь.

Тогда после короткого молчания он произнес слова, которые, как удар кинжала, пронзили ей грудную клетку.

— Ты и меня знаешь всю свою жизнь.

В этом и состояла суть того, что произошло между ними: недостаток доверия был источником всех их бед и разногласий. При всей своей любви, они никогда друг другу до конца не верили.

Лиззи сделала первый осторожный шажок по пути к доверию.

— Я доверяла тебе безоговорочно. И всем сердцем хочу снова доверять.

— В самом деле? Но три дня назад ты мне не верила.

— Да. Это была ошибка. Мне следовало тебе поверить.

Он подошел ближе, так что она видела отблеск лунного света в его прозрачных глазах.

— А сейчас ты мне доверяешь?

— Нет, — прошептала она и увидела, как в его глазах сверкнула боль, столь острая, что она сама ощутила ее остроту. — Нет, Джейми. Я не верю тебе до конца, и не только потому, что ты все еще держишь в руке эти ужасные ножницы, но потому, что так смотришь на меня. — Она пригнулась к нему и поднесла губы к его уху. — Как будто сгораешь от желания сорвать с меня всю одежду до последней нитки и взять меня, голую, прямо здесь, на ковре.

Его тело напружинилось, и замерло дыхание в груди.

— И я надеюсь, — продолжила она, — что и ты, возможно, заметил, что говорит мой взгляд. Я тоже очень хочу сбросить с себя одежду и отдаться тебе прямо здесь, на полу этой комнаты.

Лиззи услышала, как упали ножницы, но он отступил на шаг назад. И те несколько дюймов пространства, образовавшегося между ними, стали для нее невероятной пропастью. И холодом пустоты без его тепла.

— Нет, — сказал он тихо, но твердо. — Не посреди пола. И не здесь. Ты моя жена, и я хочу владеть тобой в нормальных условиях, в хорошей постели.

Он взял ее за руку и повел бесшумно и медленно вверх по узкой лестнице в свою маленькую комнатушку с крутой крышей и мягкой узкой постелью.

— Ну вот, Лиззи, — только и сказал он.

Они раздели друг друга медленно и аккуратно, как давно женатая пара. Как пара, у которой впереди все время мира и нет нужды спешить и суетиться. Как семейная пара, которая выражает свою любовь, преданность и уважение в медленных, ленивых поглаживаниях и тихих, спокойных словах и наслаждается этим, растягивая время. Как супруги, давно выучившие наизусть, что говорить и делать, чтобы доставить друг другу высшее наслаждение.

И когда все закончилось и они насытились физическим обладанием, то лежали, обнявшись, в неподвижности, потому что некуда было спешить и нечего друг от друга скрывать.

Марлоу сжал руки, обнимая ее крепче.

— Лиззи, — произнес он как заклинание, как будто хотел привязать ее к своей душе.

Как будто мог удержать рядом с собой, тихую и мягкую, навеки. Но с Лиззи штормовые тучи никогда не заставляли себя ждать.

Она вздохнула глубоко и протяжно, и он приготовился услышать худшее.

— Так я себе это всегда и представляла.

— Представляла — что? — спросил он настороженно.

— Как это будет у нас.

— Умеренно эротично?

Он заключил в ладонь ее красивую грудь.

— Нет, то есть да, но я не это имела в виду.

— А что тогда?

Он уловил в ее словах налет грусти.

— Так я всегда представляла, как у нас с тобой будет это в первый раз. В твоей узкой постели в каком-то маленьком, уютном домике, где будем только мы вдвоем. И что я буду чувствовать после того, как ты в первый раз мной овладеешь…

Он повернулся набок и приподнялся на локте, чтобы видеть ее лицо. После затянувшейся паузы подсказал:

— Ты будешь чувствовать?..

— Полноту.

Марлоу ощутил в себе колодец нежности. О да. Это было ему понятно. Совершенно. Он убрал с ее лица прядь волос.

— И ты чувствуешь?

— Да, кажется, да.

Он с облегчением выдохнул, не сознавая, что до сего момента невольно задерживал дыхание. И погладил ее волосы, раздумывая над ее ответом, потом спросил:

— А до этого ты так не чувствовала?

— Нет. Я не понимала. Я думала, что ты должен дать мне что-то. Мне не приходило в голову, что у нас могут возникнуть такие разногласия, какие возникли.

Это было в высшей степени деликатное описание того, что между ними произошло. Но ему было куда важнее показать ей, что он понимает.

— Да, у нас были разногласия.

— Были. — Она снова замолчала, и он притянул ее, положив ее голову к себе на грудь, чтобы могла продолжить свои излияния. — А ты всерьез говорил об этом? О правительстве, государственной измене и моей… — она сделала паузу, чтобы проглотить в горле ком, — шее?

— Да. Прости. — Он еще крепче сжал ее руками, стараясь усмирить острое собственническое чувство, которое она вызывала. — Но я сделаю все, что в моей власти, чтобы этого не случилось. Чтобы тебе ничто не угрожало. Я защищу тебя.

Даже внезапный прилив откровения не мог изменить ее натуры.

— Я не нуждаюсь в твоей защите, — начала она е предсказуемой горячностью. — Я могу сама позаботиться…

— Лиззи, — перебил он, не в состоянии больше терпеть ее нелепые речи, — неужели ты искренне считаешь, что то, что ты делала, было благоразумно или эффективно? Как ты о себе заботилась? Таская повсюду с собой дробовик как третью руку? Подстрелив Дэна Пайка и ополчив против себя все сообщество контрабандистов? Не внимая добрым советам уехать в город и оставить этот проклятый Богом дом в покое?

Она упрямо тряхнула головой.

— Нет. Я не могу уехать из дому, это будет…

— Почему этот чертов дом так тебе дорог?

— Потому что принадлежал тебе, тупой ты осел! Потому что ты отдал его мне. Потому что ты дал мне все, о чем я когда-либо мечтала: розы, окна, звезды, черт тебя дери! Звезды! Ты заставил меня увидеть звезды.

Лиззи сопровождала свою речь эмоциональными тычками в его грудь, но попыток вырваться не делала.

Его улыбка родилась где-то в груди, и когда наконец достигла губ, он рассмеялся.

— Боже, моя милая, дорогая Лиззи, как же это безнадежно сентиментально.