Книга Спасти Каппеля! Под бело-зеленым знаменем - Герман Романов

— Костя, ты знаешь почему?

Ермаков пожал плечами, но внутри напрягся — сам вид царя, его бледность, пронзили догадкой — а ведь в той статье, что прочитал за месяц до своего исхода сюда, по всей видимости, написали близко к истине.

— Ты говори, не молчи, чего уж, — прозвучал глухой голос Михаила Александровича. — Говори, я хочу, чтобы ты стал моим другом, а потому между нами не должно быть недосказанного.

— Дело в том, что большевики отпустили вашу жену с сыном лишь после того, как в их руках оказались доказательства того, что ни при каких условиях они не смогут претендовать на престол. А иначе бы их просто убили. Ведь так, Михаил Александрович? Эти доказательства имелись?

Царь вздрогнул и утвердительно мотнул головой. Затем сделал характерный жест: «Ты не останавливайся, продолжай».

— Ваша жена написала некое письмо Гучкову, в котором обращалась к нему как к любовнику. И предлагала посмотреть фотографию сына, дабы тот убедился, кто есть настоящий отец. Ведь так, Мики?!

— Так, Костя, — неожиданно отозвался Михаил. — Мне дали прочитать это письмо…

— Как раз после отречения Николая, — перебил Ермаков, всем нутром понимая, что царь будет благодарен, если все расскажет он. Есть вещи, которые обманутому мужу тяжело вспоминать, а чтобы излагать словами…

— Они вас грамотно обкладывали все эти долгие годы. Алексей болен гемофилией, ты, вступив в морганатический брак, потерял право на престол. Революция не была внезапной, ее долго готовили, в том числе и люди из вашего окружения с братом. И нанесли тебе страшный удар — вот потому-то ты не стал императором. Так ведь?

— Да, мне было тогда очень тяжело.

— Ты испугался, что если это станет всем известно, то ты, как монарх, будешь ославлен, еще бы не понимать позора не только мужа и отца, но и императора. Чудовищный стыд, и ты решил его избежать. В тебе победил человек, и ты забыл, что отвечаешь за целую страну, державу. Тогда еще можно было выправить ситуацию, но ты растерялся и не знал как. А эти сволочи ударили тебе в спину. Потом ты простил жену…

— Да, я простил жену, — глухо отозвался Михаил.

— Потому что любил ее. И эта любовь погубила империю! — безжалостно закончил Ермаков. И неожиданно спросил: — Мики, а подумывал ты в Перми, чтобы где-нибудь укрыться, спрятаться. Ведь у тебя было где?

— Да. Мои туземцы меня бы не выдали. Я думал спрятаться или в Кабарде, или у текинцев. В песках Туркмении меня бы не нашли.

Странно, но царь стал прежним. Будто тот чудовищный стыд, что давил его все эти годы, растаял без следа. Он с благодарностью в глазах посмотрел на Ермакова, даже чуть кивнул.

— Дело в том, что твои убийцы оставили тела и сбежали. А когда вернулись, то Джонсон лежал на земле, а тебя не было. А потому есть большие разночтения в дальнейшем — то тела прикопали, то сожгли в Мотовилихе. Убийцы сами запутались, когда пытались себя выгородить. Но так как ты не давал о себе знать, то в Кремле дружно решили, что тебя нет в живых. Поверили твоим палачам — ведь кто-то из них лгал, но ведь кто-то говорил правду. Так, по крайней мере, и решили.

— А со мной что? — Голос прозвучал растерянно.

— Есть серьезные соображения, что ты укрылся у туркмен. И каким-то образом дал о себе знать барону Унгерну и атаману Семенову. Но время было упущено, они еле удерживали Забайкалье. Эта парочка отнюдь не легковерные люди, их посланцы добрались до тебя и получили твое согласие. Ведь в двадцать первом году Унгерн захватил Монголию и повел казаков на Забайкалье твоим именем. Но тогда силы были неравны, и он потерпел поражение.

А большевики со временем пронюхали правду, но прошли годы.

— И что же? — Фомин со Шмайсером спросили одновременно, опередив Михаила — тому было тоже интересно.

— Только недавно нашли фотографии, на них подписи. Отдали экспертам, а заодно и твой собственноручный манифест. А те дали заключение…

— Какое?!!! — все трое возопили в один голос.

— Писал один и тот же человек. Так что поздравляю — ты дожил до шестьдесят второго года, женился на туркменке, завел двух дочерей и сына. И был счастлив, судя по снимкам.

— Мы сейчас на карачках, большой кровью, выползаем из этого кошмара, Мики, — неожиданно взорвался Фомин. — Нам нужна преемственность власти. Наследник нужен! Это твой долг! Ты понял?!

— Хорошо, я все понял, — покорно отозвался Михаил, с опаской глядя на друга. И тут же еще двое придвинулись ближе.

— Силком оженим, и супружеский долг выполнять будешь исправно, — с шуточной угрозой пообещал Шмайсер.

— А я свечу держать буду, жена простит, — быстро проговорил Ермаков, — дело-то государственной важности.

Четверо друзей переглянулись, дружно фыркнули и разом взорвались озорным, жизнерадостным смехом…

Эпилог

Москва

(4 марта 1920 года)

— Лев Давыдович, положение архисложное! Мы на волосок от большой войны с Японией! А этого надо избежать! Воевать с таким врагом мы не в состоянии! Нельзя играть судьбой революции!

Ленин быстро прошелся по кабинету, мягкий ковер глушил шаркающие шаги. Затем снова уселся за стол, зачем-то выключил настольную лампу под зеленым абажуром и потом снова включил. По стене заскользили тени, будто в склепе.

Вождь мировой революции заметно нервничал, пальцы постоянно двигались, иногда сжимаясь, будто человек пытался за что-то уцепиться. На широком лбу медленно ползли капельки пота.

— Ничего не поделаешь, Владимир Ильич. — Троцкий загадочно поблескивал стеклами пенсне, его узкая черная бородка придавала ему мефистофельский вид. А может, так и было, ведь не зря многие, и друзья, и враги, называли этого человека злым гением, а то и демоном революции. Именно он выпестовал трехмиллионный по числу, чрезвычайно громоздкий, но эффективно действующий военный механизм Советской Республики.

— Царские генералы тоже знают свое дело, и стоило нам ослабить хватку, как тут же они нанесли ответный удар! И у нас нет сил, чтобы остановить их наступление на Омск.

— Город сдавать нельзя, Лев Давыдович! Ни в коем случае! Мы тогда не сможем объяснить нашим товарищам причины этой чудовищной катастрофы. И это после триумфального освобождения Сибири от Урала до Енисея?! Политический эффект от сдачи Омска, этой столицы колчаковщины, будет иметь крайне негативные последствия для советов во всем мире. Да, да, и даже хуже, намного хуже, Лев Давыдович. Это все играет на руку воспрянувшим монархистам.

Ленин снова вскочил из-за стола, подошел к Троцкому и впился ему в глаза взглядом. На секунду Льву Давыдовичу показалось, что председатель СНК смотрит как-то искательно, чуть ли не по-собачьи.

— А нет ли возможности провести дополнительную мобилизацию рабочих и сибирских партизан? И хорошо надавить на беляков? Хорошенько?! Это было бы очень здорово!