Книга Православная Церковь и Русская революция. Очерки истории. 1917—1920 - Павел Геннадьевич Рогозный

вымаранными из его советских выступлений в первые годы после революции.

В советской России по-прежнему все главные церковные праздники являлись фактически государственными и были выходными (неприсутственными) днями. Их праздновали все вместе. Особенно в 1918 г., когда Первомай и Пасха почти совпали. Так, на заседании Устюжского исполкома рассматривали празднование Первомая и Пасхи и постановили в дни последней на неделю прекратить занятия в школе, а на «устройство товарищами красноармейцами праздника Св. Пасхи купить по три яйца на человека, один фунт колбасы на четырех и одно ведро на сорок человек водки». Вот такое трогательное классовое единение, без какой-либо дискредитации по вероисповедным вопросам.

Это была обыденная практика: о подготовке к церковным праздникам и о раздаче к ним, например, муки для куличей писали все советские газеты и даже «Правда». Там, например, говорилось о выдаче продуктов в виде пайка к рождественским дням, но и сообщалась информация, что по «комиссариатам разослано распоряжение» о том, что Рождество празднуется по старому стилю, а Новый год по новому, — видимо, с тем чтобы не возникло путаницы в первый год перехода на григорианский календарь.

Член французской дипломатической миссии и впоследствии известный славист упомянутый Пьер Паскаль, присутствовавший на пасхальном богослужении в Кремле в 1918 г., в своем дневнике оставил яркое описание этого действа: «Толпа входит в церковь... это Россия. И солдатская масса, воины Красной Армии со звездочками на фуражках, остриженные по уставу, серьезные и суровые, даже вот тот, несомненно, командир, поскольку при сабле, во френче с тесным, широко расстегнутым воротником, — все это православная Русь в новой форме (Блок был не прав, представляя Двенадцать палящими в святую Русь). Один вполголоса окликает сослуживца, чтобы уйти вместе: “Товарищ”. Буржуазии, иной раз используя тему религии, хулящей большевиков, здесь нет: религия — для народа. А народ революционный, потому что христианский. Одни и те же солдаты отпраздновали Первое мая, а теперь со свечками в руках поют псалмы».

Паскаль, хорошо знавший русский язык и русскую культуру, чрезвычайно религиозный католик левых взглядов, считал, что даже Блок не прав, описывая красногвардейцев готовыми стрелять в святую Русь. В другом месте дневника Паскаль отмечает, что «красноармейцы всегда с крестиком на шее».

Колокольным звоном в некоторых местах отмечали и первую годовщину Октябрьской революции. Так, отдел Советского управления при исполнительном комитете Олонецкого уездного совета направил в местный монастырь инструкцию. «В первый день праздника годовщины Октябрьской революции 7 ноября во всех церквях города Олонца и уезда и всех православных церквях производить звон с 9 до 9.15 утра... при этом богослужения не совершать». Это, конечно, не было правилом, но не было и исключением. Вообще, личность Иисуса Христа занимала важное место в антиклерикальной пропаганде.

Иконы и большевики

Двадцать восьмого августа 1918 г. Комиссариат юстиции выпустил постановление «О порядке проведения в жизнь Декрета об отделении церкви от государства и школы от церкви». Данное постановление, или инструкция, как она именована, более подробно объясняло механизм проведения декрета. Подробно разъяснялась передача церковного имущества в Советы и из них обратно «местным жителям соответствующей религии». Таковых, согласно инструкции, должно было быть не менее 20 человек. Именно отсюда появляется известное в церковной среде слово «двадцатка».

В инструкции четко разъяснялось, что «не предназначенные для богослужебных целей имущества церковных и религиозных обществ, а также бывших вероисповедных ведомств, как то: дома, земли, угодья, фабрики, свечные и другие заводы, рыбные промыслы, подворья, гостиницы, капиталы и все вообще доходные имущества, в чем бы они ни заключались... незамедлительно отбираются от означенных обществ и бывших ведомств». Это был серьезный удар по экономической стороне жизни Церкви: если в декрете была размытая формула о том, что они объявляются «народным достоянием», то теперь власть попросту отбирала в свою пользу имущество Церкви.

В инструкции содержался пункт «о религиозных церемониях и обрядах», относительно которых говорилось, что «в государственных и в иных публично-правовых общественных помещениях безусловно не допускается совершение религиозных обрядов и церемоний (молебнов, панихид и пр.), помещение каких-либо религиозных изображений (икон, статуй религиозного характера и пр.)». Этот пункт, отсутствовавший в декрете, и вызвал наибольшее сопротивление верующих.

Иконы должны были быть вынесены также из учебных заведений и с заводов и фабрик. Проведение этой меры часто вызывало большое негодование и, по-видимому, мало исполнялось, особенно в первое время. Попытки выноса икон из общественных учреждений предпринимались и до издания данной инструкции, если верить уже упоминаемому выше докладу Лахостского.

Говоря «о гонениях на иконы», Лахостский приводил следующие данные: в Москве учитель Каретнорядского училища приказал вынести иконы из школы, а в Петрограде приказали удалить иконы из дома Ремесленной управы. Видимо, первые попытки выноса икон с «монархическими надписями» предпринимались сразу после Февральской революции: в архиве Синода сохранилось дело об иконах в Архангельской губернии, однако из самого дела неясно, вынесены ли были иконы из храма и что за «монархические надписи» были на них.

После появления инструкции эта мера получила юридическое обоснование, хотя была обречена на неуспех. Так, когда на Шуйской фабрике, по инициативе местных большевиков, в 1919 г. в цеху были сняты иконы, это вызвало настоящие волнения среди рабочих, которые прекратили работу и потребовали «повесить таковые на прежние места». Фабрика забастовала! Коммунисту Языкову, проводившему эту акцию, пришлось каяться в том, что он приступил к исполнению «неумело и без разрешения Исполкома и партии, а действовал лично от себя, а потому он один во всем и повинен и просит о наказании его, если он заслуживает». Если уж самый «революционный» класс так реагировал на антирелигиозные акции, то что тогда говорить о крестьянстве!

Еще более показательный случай произошел в Тульской губернии. Там на праздновании Первомая руководитель местной партийной организации попытался представить себя «демократом», сказав, что «всякий гражданин, заметивший неправильность в действиях кого бы то из членов Совета, как сельского, так и волостного», может подавать письменные заявления «на неправильность действий». Один из присутствующих спросил, можно ли подавать заявление словесно, «и, получив утвердительный ответ, возбудил вопрос о внесении икон в здание Исполкома, чем зажег среди присутствующих волнения на религиозной почве».

После этого участники празднования Первомая заставили членов коммунистической ячейки внести и повесить иконы в помещении Волисполкома. Председатель «волостной коммунистической партии» Бузанов сообщал, что «после того как иконы были повешены, то присутствующие силой заставили всех снять шапки и были угрозы, что каждый, кто коснется икон, будет повешен». Исполнявшие приказы толпы большевики понимали, что эти угрозы вовсе не шуточны, за полгода до этого эпизода в городе Новосиль