Книга Темное эхо - Ф. Дж. Коттэм

Мне все-таки предстоит с ним встретиться. Риммеры устраивают вечеринку в саду. Приглашение я получила сто лет назад, а сегодня обнаружила, что человек, которого все называют несносным американцем, также числится в списке гостей. Томми Риммер очень извинялся, когда позвонил сегодняшним утром, но сказал, что не думает, что он придет. В конце концов, за ним водится репутация непредсказуемого человека. Наверное, он специально культивирует такой свой образ, чтобы казаться интересным, а не просто неотесанным. Впрочем, я лично полагаю, что он заявится. Встреча с ним казалась неизбежной уже с той минуты, когда его разбитая гоночная шхуна приплелась в ливерпульскую гавань. Про меня он не знает. Странное и жутковатое совпадение, что его лодку поставили на ремонт в верфи моего отца. Отцу же, как мне представляется, даже не пришло в голову упомянуть о нем, а я, в свою очередь, не собиралась ничего рассказывать отцу.

К Риммерам придется пойти. Отказаться сейчас было бы слишком неприлично. И я не желаю, чтобы какой-то мужчина диктовал мне, что, как и когда делать. А конкретно этому типу я не позволю, чтобы он вынуждал меня действовать из чувства страха. Боюсь ли я его? Пожалуй. Даже через восемь лет накопления жизненного опыта и зрелости, после всех событий, воспитавших во мне упорство, я до сих пор боюсь Гарри Сполдинга. Но было бы абсурдом из-за него пропустить вечеринку у Риммеров.

Может статься, он меня и не узнает. Я не стану напоминать, если моя внешность и имя уже выскользнули из его памяти. Я всегда смотрела в лицо своим страхам, однако на сей раз положение иное. Если он меня позабыл, я буду вести себя прагматично. Как утверждает поговорка, „главное достоинство храбрости — благоразумие“, и мне придется хотя бы раз согласиться с этим мнением, пусть даже в обычной ситуации я сочла бы достойной презрения подобное малодушие.

А что, если он меня не забыл? В чем будет заключаться смысл нашей сегодняшней встречи? Я уже говорила, что от нее веет роковой неотвратимостью. Ну конечно же, он меня вспомнит. Я лишь надеюсь, что он достаточно повзрослел, чтобы испытывать стыд и раскаяние, которые некогда были ему чужды.

Гарри Сполдинг пытался меня изнасиловать. Выбил дверь моего гостиничного номера в „Шелбурне“ и захотел взять меня силой. Я сопротивлялась, но он, несмотря на худощавое телосложение обладал чудовищной силой, просто невероятной. Возможно, это была сила сумасшедшего. Я переодевалась к ужину, когда он ввалился. Сорвал с меня платье, швырнул на постель и заломил руки. Я укусила его так, что брызнула кровь, но это, кажется, его только подстегнуло. Наверное, я кричала. В комнату прибежал Боланд с пистолетом в руке. Он ткнул дуло под нижнюю челюсть Сполдинга и очень спокойным тоном заявил, что вышибет ему мозги, если тот меня немедленно не отпустит. Клянусь, ухмылка ни на секунду не сошла с лица Сполдинга. Даже не ухмылка, а оскал мертвеца, гротескно перекосивший его черты. Он сполз с кровати, однако Боланд по-прежнему держал его на мушке. Сполдинг выглядел опасным человеком. И, как я уже говорила, напоминал умалишенного.

Вошел Мик Коллинз. Наверное, до него донеслась суматоха. Он сбросил плащ, прикрыл им меня и спросил, как я себя чувствую. Потом он сказал Боланду отвести меня в его комнату, а затем заказать на мое имя другой номер. „Здесь вам находиться нельзя“, — сказал он. Когда Боланд прикрыл дверь, я услышала звук пощечины. Мик Коллинз был тогда на пике физической формы, и каждая унция его репутации боксера была честно заработана. Я думала, он сделает из Сполдинга отбивную. Надеялась на это. Увы… Вскоре после того как Боланд отвел меня в номер Коллинза, появился и сам Мик. Он прошел в ванную, до отказа отвернул кран с горячей водой и этим кипятком принялся отмывать руки. Когда он вошел в комнату, кулаки его были разбиты, а костяшки пальцев отчетливо вздулись. Под глазом темнел синяк.

Позднее, покидая гостиницу под присмотром двух людей Мика, я мельком заметила Сполдинга. У него был разбит рот, лицо распухло и было усеяно кровоподтеками, однако следы побоев исчезали чуть ли не на глазах. Под запекшейся раной на верхней губе играла полуулыбка.

— Наверное, проще самого Люцифера отдубасить, — заметил Мик, наливая себе бренди из бутылки, которую принес Боланд. — Пожалуй, его надо было просто пристрелить.

— Не позволю, чтобы вы в кого-то стреляли из-за меня, — запротестовала я.

— Да и все прочие американцы такой вой поднимут… — сказал Боланд.

— Все прочие американцы вполне достойные люди, — ответил Мик.

— Нет, не позволю, чтобы вы в кого-то стреляли, — повторила я.

— Что ж, придется нам этого мерзавца посадить на первый же пароход из Дублина. Боланд позвонит и все организует. — Мик отставил бокал и подошел ко мне.

На мои плечи по-прежнему был накинут его плащ, и от воротника исходил запах, который помогал успокоиться и перестать дрожать. Он улыбнулся и погладил меня по щеке. Прикосновение оказалось бесконечно ласковым, несмотря на то что рука его была повреждена.

И на этом все кончилось. Я больше не думала про Гарри Сполдинга, вернее, вплоть до того момента, когда его лодка притащилась на отцовскую верфь, а в газетах появились заметки про шторм».

«12 мая 1927 г.

Сегодня вечером Риммеры устраивают вечеринку. Их дом — один из самых внушительных на всем Вестбурнском шоссе. Он выходит на гольф-площадку, где Томми встретился с моим омерзительным американцем. Я несколько удивлена тем, что прием вообще состоялся, хотя Сполдинг тут ни при чем. Я имею в виду, что из „Палас-отеля“ пропала горничная. Та же девушка раньше работала у Риммеров, помогала Норе присматривать за младшей дочерью, пока Бонни не пошла в школу. Ушла она потому, что — по ее словам — искала разнообразия и хотела попробовать себя на гостиничной работе. Расставание вышло вполне сердечным, тем более что у Риммеров она прослужила без малого год. По сообщениям газет, полиция подозревает, что за ее исчезновением стоит некий преступный умысел. Бонни была к ней очень привязана, и мне представляется, что вечеринка неуместна, по крайней мере пока девушка не объявится в целости и сохранности. А может, все дело просто во мне и в тех чертах моего характера, которые Томми Риммер называет „претенциозными потугами на фабианство“. Фабианство или социализм. Не думаю, что люди вроде Томми умеют различать два эти понятия. Когда человек живет лишь ради того, чтобы его гандикапный счет в гольфе стал равен нулю, безделье обязательно начинает сказываться на его умственных способностях».

«13 мая 1927 г.

Вечеринка прошла без инцидентов. По крайней мере, если иметь в виду несносного американца. Сполдинг очень изменился, в нем мало что осталось от того худосочного юнца в полосатом костюме, каким он был в 1919 году в Дублине. Сейчас он международный плейбой и яхтенный гонщик. Очень загорелый, физически заматеревший. На нем совсем нет жира. Этими мускулами, как я подозреваю, он обязан ежедневным упражнениям по поднятию парусов и затаскиванию якоря. Его светлые волосы до такой степени выгорели от солнца и морской воды, что стали практически белыми. Одет он был безукоризненно, с жемчужными запонками и заколками на манжетах и воротнике. Не думаю, что мне когда-либо раньше доводилось оказаться поблизости от столь отталкивающего человека.