Книга Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 3. Том 2 - Борис Яковлевич Алексин

Крылин прямо-таки расцвёл и, здороваясь, заговорщически подмигнул, сказал:

— Ну, кажется, вам, наконец, подвезло с доктором!

Прянин улыбнулся, но ничего не ответил. Он обернулся к Алёшкину:

— Борис Яковлевич, вы готовы?

Получив положительный ответ, добавил:

— Ну, так едем. Я купил хлеба. В Котляревской арбузами закусим.

Борис предполагал, что они зайдут в сельпо станицы Котляревская, лежавшей на середине пути к дому, купят арбуз и поедят, оказалось совсем не так.

Около дороги, ведущей из Майского в Александровку, при въезде в Котляревскую стоял большой, на первый взгляд, совсем заброшенный сарай. Прянин направил к нему свою лошадь. Выскочив из тарантаса и привязав вороного к небольшой коновязи у ворот сарая, он крикнул:

— Ну, Борис Яковлевич, пойдём арбузами угощаться. Захватите там сумку с хлебом.

Не совсем понимая, в чём дело, Алёшкин вылез из тарантаса и, помахивая сумкой, направился к воротам сарая, в которые уже зашёл Прянин. Заглянув в темноту сарая, Борис с удивлением рассмотрел посередине грубо сколоченный стол, врытый в землю, по бокам которого находились лавки. Около стола стояла большая бочка, а в углу сарая, прямо на земле, лежала гора прекрасных больших арбузов. Такие арбузы даже на базаре в Краснодаре не всегда можно было увидеть! Когда Борис входил в сарай, Прянин уже выбрал один из самых крупных и водружал его на стол.

— Ну, сейчас будем есть «арбуза от пуза».

Присаживаясь к столу, Борис спросил:

— Чьи же это арбузы? Кто их продаёт? Я что-то не вижу продавца. Да такой арбуз, наверно, и стоит дорого! Вряд ли мы его съедим. Хорошо было бы домой такой привезти, мои девчонки арбузы любят…

— А вот этого-то и нельзя, — ответил Прянин, орудуя ножом.

Арбуз показал свою ярко-красную мякоть, утыканную чёрными, гладкими семечками.

— Здесь можно есть арбузов, сколько хочешь, а с собой брать нельзя.

— Почему? — удивился Борис.

— Это семенные арбузы — самые лучшие, самые крупные и спелые. Их свозят сюда с колхозной бахчи. Сами эти арбузы колхозу уже не нужны, а вот семена необходимы. Нанимать людей, чтобы выбирать семена, невыгодно, вот и придумало правление колхоза, чтобы эту работу выполняли проезжие и прохожие. Дорога здесь довольно оживлённая, народа мимо идёт много, желающих полакомиться хорошими арбузами тоже находится немало. Видите бочку? В неё сбрасываются семена, а вон в углу ящик — туда корки. Каждый, поев, за собой убрать должен.

— Ну а разве их тут не воруют?

— Может быть, иногда и случается, но редко. Пеший такой арбуз не унесёт, с куском идти неудобно, ну а за шофёрами и подводчиками вон тот дед присматривает, ему за это трудодни идут, — и Прянин указал на старого, совсем белого сторожа, который, обняв какую-то немыслимо уродливую клюку, мирно дремал, прислонившись спиной к прохладным арбузам, и был почти невидим из-за их кучи.

— Ты не гляди, что он спит, он всё замечает.

Прянин шутливо крикнул:

— Эй, дед Пантелей, ты что, опять на работе спишь?

— Ась, — встрепенулся дед, высовывая свою взлохмаченную голову из-за огромного арбуза, — это хто же спит? Это я, старый терский казак, на посту заснул? Да ты што, Федька, ополоумел? Я посмотрел, что это ты заехал, а я тебя знаю, так что не сумлевайся: пост — это пост, и Пантелей своё дело знает.

С этими словами дед повернулся на другой бок и покрепче обнял свою клюку. Однако подремать ему не дали. С визгом и хохотом в сарай вбежало несколько девушек, работниц спиртзавода, находившегося в двух километрах от станицы. В свой обеденный перерыв девчата всегда прибегали поесть даровых арбузов. Дед Пантелей вылез из своего убежища и, опираясь на клюку, подошёл к столу и сел на скамейку:

— Ну, теперь эти стрекотухи пришли… За ними глаз да глаз нужен, а то унести не унесут, а, как козы, могут не один арбуз испортить: поковыряют, поковыряют и обратно бросят. Он и сам сгниёт и другие от него гнить начнут. Эх, молодёжь, вечно ветер в голове!

— Дедушка, — крикнула одна из девушек, — выбери нам самый лучший арбуз.

— Так-так, ишь, ухажёра нашла, сама бери! Здесь все хорошие, а лучше всех — вон тот с краю. Да не тот, а вон тот, выше, выше. Вот бестолковая, ну-ну, вот этот.

Девчата уселись на противоположном от Алёшкина и Прянина конце стола и с аппетитом принялись уплетать огромные куски действительно замечательного арбуза. Между тем Борис и Фёдор, с трудом справившись со своим арбузом, убрали корки, собрали со стола семечки и выбросили их в бочку, увидев при этом, что она уже почти до половины заполнена. Простившись с дедом Пантелеем и отдуваясь от пресыщения, они отправились к тарантасу. Руки, губы и почти вся нижняя часть их лиц были липкими и привлекали к себе тучи мух, которых и в сарае, и около него было очень много. Заметив смущение Бориса, Прянин сказал:

— Потерпим до конца станицы! На окраине есть колодец, там помоемся, да и вороного попоим.

Около колодца, стоявшего немного на отшибе от последней хаты станицы, действительно лежала большая колода. Прянин налил в неё несколько вёдер воды, разнуздал вороного, который, почмокивая губами, с жадностью начал пить холодную чистую воду. Достав новое ведро воды и раздевшись до пояса, Прянин попросил Бориса полить ему на спину. Вздрагивая и покряхтывая от обжигавшей холодной воды, он с наслаждением вымыл не только руки, лицо и голову, но и спину, и грудь. Повторить такое купание Борис не захотел, но с наслаждением вымыл руки, лицо и шею.

В течение последующих двух часов дороги, а ехали, не торопясь, шажком, они долго разговаривали, причём в основном говорил Борис. Его спутник лишь изредка вставлял свои замечания и задавал вопросы.

Фёдор Прянин был незаурядным партийным работником (это через несколько лет подтвердилось во время его службы в армии). Он так ловко построил беседу, что Борис почти незаметно для себя рассказал ему всю свою жизнь, в том числе и о том огромном несчастье, случившимся с ним, когда его исключили из партии. Пожалуй, впервые после Медниса, которого во Владивостоке Борис, как коммуниста, уважал больше других, он так откровенно и с таким внезапным доверием говорил об этом деле. Их беседа затухла как-то сама собой, когда они приблизились к станице. Некоторое время ехали молча, каждый думал о чём-то своём. Борис, между тем спрашивал себя: «А не зря ли я так разоткровенничался с Пряниным? Действительно ли он такой, каким показался мне? Может быть, весь мой рассказ он истолкует по-другому, и в будущем я буду иметь только лишние