Книга Борнвилл - Джонатан Коу

до странного вывели из равновесия рассказы матери о Дне победы, о Долл и Сэме, о Карле Шмидте и все прочие истории, всплывшие следом, все воспоминания, какие разбередила она за долгий непривычный вечер их разговоров о прошлом. Гэвин! Сто лет не думал он о Гэвине. Тот их опрометчивый и все же блаженный романчик продлился всего несколько месяцев. Далее случились другие мужчины, четыре или пять, а затем отношения с Тедди, что растянулись на десять с лишним лет и принесли Питеру столько крепкого счастья, сколько он не знал прежде и не рассчитывал познать. Но с тех пор – ничего.

Проснулся Питер в 6:15 воскресным утром, но Мэри встала раньше. Он обнаружил ее в кухне – мать перебирала громадную гору писем, преимущественно рекламных, какие-то лежали распечатанные, какие-то нет. Кипела вода, готовая к первому из, без сомнения, нескольких десятков чайников чая в этот день. Чуть погодя Мэри нашла то, что искала.

– Хотела тебе показать вот это, – сказала она. – Вчера вечером вспомнилось. Что скажешь? Пойти мне?

Она протянула ему письмо от некоей миссис Хассан из Попечительского фонда Борнвилла. Письмо посвящено было планам фонда на празднование Дня победы в Европе. “Мы списываемся со всеми, кто жил в Борнвилле во время первого празднования, – писала миссис Хассан. – К сожалению, вас осталось не очень много! Не желаете ли присоединиться к уличным торжествам на Бёрч-роуд, где Вы, насколько я понимаю, жили в 1945 году, и поделиться Вашими воспоминаниями с нынешними обитателями улицы? Уверена, заинтересуются и газеты, и даже, возможно, местная радиостанция”.

– Конечно, – сказал Питер. – Почему бы и нет?

– Ты считаешь? Значит, может, надо сходить. Я об этом подумывала. Хотела твоего совета.

Такое теперь было у них в порядке вещей – с тех пор, как умер Джеффри, Мэри не способна была принять даже малейшее решение, не посоветовавшись с сыновьями, особенно с Питером. Через несколько месяцев ее вдовства они с изумлением обнаружили, до чего эта сильная, подвижная женщина много в чем беспомощна. Она ни разу в жизни не заправляла сама автомобиль и не снимала деньги в банкомате – им пришлось пошагово выполнить с ней эти процедуры. Это сыновья выступили с предложением завести для компании кота, но для того, чтобы сходить с ней в питомник, выбрать котенка и даже определить ему кличку, потребовался Питер. (Он до сих пор сомневался, того ли кота выбрал, поскольку Чарли оказался застенчивым нелюдимым животным с припадками гнева, хотя в недостаточной приверженности хозяйке упрекнуть его было нельзя.)

– Но как я туда доберусь? – спросила Мэри.

– Наверное, пришлют за тобой машину, – сказал Питер.

Мэри кивнула, но Питер видел, как, стоило заикнуться об этой практической трудности, по маминому лицу пробежала туча. Полтора года назад врач сообщил ей, что водить машину ей больше нельзя. Он уведомил об этом АВТД[93], и ей пришлось сдать водительское удостоверение, которым владела шестьдесят с лишним лет. Мэри ужасно расстроилась и среди многого прочего за это была обижена на свою аневризму – вдобавок к тому, что аневризма ее, вероятно, однажды убьет.

2

Воскресенье, 15 марта 2020 года. День

Забронировать билеты на прямой рейс из Лейпцига Сузанне не смогла ни для нее, ни для него. Обоим пришлось пересаживаться во Франкфурте, и именно там, в каком-то аэропортовом кафе, они выпили напоследок по чашке кофе.

– Кажется, нам повезло, что тут пока все открыто, – сказал Марк. – Кофе выпить скоро негде будет.

– Правда? Ты так думаешь? – спросила Лорна. – В Британии всех запрут?

– Конечно. У меня в Шотландии три концерта стояло по плану. За последние пару дней все отменились.

– Но мы еще поиграем вместе, правда же?

– Само собой, я надеюсь. И еще запишемся.

Это были последние слова, которые Марк сказал ей, перед тем как объявили рейс в Эдинбург. Прежде чем скрыться с глаз, у своего выхода на посадку – где его громадная туша нагнала страху на других пассажиров, – он обернулся, улыбнулся и помахал ей, и сердце у Лорны зашлось от нежности. Они не увидятся больше года, и еще дольше не выпадет им сыграть концерт. Марк переживет коронавирус, но последствия окажутся затяжными и ужасными: тремор в руках столь сильный, что он не сможет играть на гитаре, одышка такая тяжкая, что без чужой помощи он не сможет пройти и нескольких ярдов, а умственные осложнения до того серьезные, что он не вспомнит почти ничего ни из двадцати пяти дней своей медикаментозной комы, ни даже имен или лиц персонала, ухаживавшего за ним. Некоторое время он не будет помнить ничего из этого, хотя станет утверждать, что у него, как ни странно, сохранилось алмазной точности воспоминание: Лорна с закрытыми глазами, ее восторженное нездешнее лицо на их гамбургском концерте, когда она исполняла соло на контрабасе, и даже более ярко окажется ему памятен тот великолепный шницель, поданный счастливым поздним вечером в “Кафе Энглэндер” в Вене.

3

Вторник, 17 марта 2020 года

Он почти добрался до Бетус-и-Коид, когда дождь перешел в град, а град – в снег. Тут-то он и решил, что ехать через горы было ошибкой. Думал, на этом маршруте попадутся живописные пейзажи. Летом – возможно. Но не в середине марта, когда дневного света осталось меньше чем на час. Ужасный выбор он сделал.

Снег усилился, когда начался спуск к Англии, а Сноудония осталась позади. Видимость была чудовищная, и вел он со скоростью миль двадцать пять в час, вытягивал шею вперед, вглядываясь через лобовое стекло, страшился слететь с дороги или даже врезаться в заблудившуюся овцу. Когда добрался до низин в долине реки Ди, мело уже поменьше, он вымотался и хотел перевести дух.

В Хлангохлен прибыл в девятом часу. Совсем не зная города, несколько минут вел машину бесцельно, пока не выехал на берег реки и не увидел за ней паб, с виду теплый и радушный. Назывался паб “Кукурузная мельница”.

* * *

Дэвид заказал себе тоник, хотя нужно было ему что-то покрепче. Склонялся к тому, чтобы тут остаться на ночь, если получится, и устроиться со стаканом-другим виски. В пабе было не слишком людно. Уже ползла по стране эта неприятная настороженность, жутковатое ощущение злого рока и неопределенности, в ответ на что люди начали отсиживаться дома. А если и выходили наружу, брали с собой причудливое снаряжение – хирургические перчатки, бутылки антисептика. Больше не обнимались при встрече – вместо этого стукались локтями. Казалось, обычный человеческий контакт стремительно становился запретным.

Здесь, в “Кукурузной мельнице”, впрочем, немногочисленные посетители все еще казались довольно расслабленными. Не считая одиноких выпивавших, главными