Книга Мой отец Пабло Эскобар. Взлет и падение колумбийского наркобарона глазами его сына - Хуан Пабло Эскобар

корм.

В камере мать повесила пару картин маслом и поставила небольшую скульптуру местного мастера, запечатлевшего сцены жизни бедных кварталов Медельина. По стенам также висели копии плакатов «Разыскивается», расклеенных и разосланных всюду, когда власти преследовали Медельинский картель, а рядом с письменным столом – фото отца и Густаво, одетых как итальянские мафиози, редкий снимок Эрнесто Че Гевары.

В спальню можно было попасть через деревянную дверь. В углу располагалась кровать на двадцатисантиметровой цементной платформе, позволяющая любоваться городом, не поднимая головы от подушки. Ее изголовье украшало резное изображение Богородицы Милосердия – защитницы заключенных. На единственной тумбочке стояла великолепная лампа Тиффани, а рядом – деревянный стеллаж с телевизором и коллекцией фильмов о Джеймсе Бонде, которые мы снова начали смотреть вместе.

У окна располагался не только письменный стол, но практически весь привычный кабинет отца с еще одним диваном, шкурой зебры поверх ковра и камином, наконец-то спасавшим от холода. Еще одной дверью дальше была обустроена ванная с парилкой, шкафом для одежды и, конечно же, тайником, в котором он прятал деньги и оружие.

Вскоре в Ла-Катедраль появился бар с огромной гидромассажной ванной на двадцать человек. Располагался он прямо под камерами, и оттуда тоже открывался прекрасный вид на Медельин. Отец разрешил Грязи украсить его, и тот наполнил бар зеркалами с вытравленными логотипами основных алкогольных и табачных брендов, а заодно установил звуковую систему. Но из-за сильного холода в баре практически всегда было пусто, а джакузи использовали всего пару раз – из-за его размеров наполнить и прогреть его с трудом удавалось за день.

Во время следующей моей поездки в Штаты Грязь попросил меня купить несколько машинок с дистанционным управлением. У него уже было несколько радиоуправляемых вертолетов и самолетов, с которыми он играл на футбольном поле, и просьба меня не удивила. Я даже помог ему построить для этих машинок гоночную трассу с холмами и крутыми поворотами, и позже мы часами играли там с детьми, приезжавшими в тюрьму навестить отцов.

Рядом с трассой вырыли пруд для выращивания форели. Конечно, рыбу и ловили тоже. Однажды отец сильно разозлился на Хуана Уркихо за то, что тот поймал двадцать рыб за один день, и послал Грязь повесить табличку с предупреждением: «Тот, кто вытащит больше одной форели, получит штраф: пулю в лоб».

И вот наконец пришло время отцу предстать перед анонимным прокурором, который должен был допросить его об истинном происхождении его богатства и о его преступлениях, связанных с наркоторговлей. С целью сохранить в тайне личности сотрудников прокуратуры допрос проводили в помещении, которое находилось на территории тюрьмы, но вдали от основного здания.

Отца на допросе сопровождал один из его адвокатов. Они планировали опровергнуть все обвинения и заставить государство само доказывать его вину, и договорились, что Пабло признается в наименее серьезном из всех своих преступлений, связанных с наркотиками, тем самым выполнив обязательство дать признательные показания, чтобы ему смягчили приговор и предоставили другие юридические льготы. Отец все еще задавался вопросом, почему это он должен помогать обвинению себя осудить.

– Пожалуйста, укажите свое полное имя, дату рождения и идентификационный номер, – сказал безликий прокурор.

– Меня зовут Пабло Эмилио Эскобар Гавирия. Я родился 1 декабря 1949 года. Мой идентификационный номер 8‐345‐766. По профессии я скотовод.

– Раз вы занимаетесь животноводством, не могли бы вы назвать мне примерную цену за голову крупного рогатого скота на рынке на этой неделе?

– Вынужден просить отложить эти слушания на другое время. У меня ужасно болит голова, и я не смогу продолжать, – ответил отец.

Пабло поднялся на ноги и ушел, не сказав больше ни слова. Вернувшись в свою камеру, он рассказал об инциденте своим людям, и они весело смеялись: так называемый процесс признания больше всего напоминал пародию на суд.

В декабре 1991 года в Ла-Катедраль прошло несколько вечеринок, но фейерверки в канун Рождества все же решили не запускать, чтобы не привлекать внимание. Вместо этого выпили огромное количество шампанского Cristal и обменялись подарками. Дядя Роберто, например, подарил мне часы Cartier, а мать с Мануэлой сказали, что спрятали мой подарок «кое-где в тюрьме».

Я проверил несколько мест, и за портьерами в отцовской гостиной нашел новенький мотоцикл Honda CR-125 – просто идеальный для мотокросса, одного из моих любимых видов спорта. Я не мог поверить, что такой подарок они сумели незаметно пронести в тюрьму.

Через несколько месяцев я пришел в Ла-Катедраль, размахивая вырезкой из газеты с сообщением о моем триумфе в мотогонках вольным стилем. Отец был ужасно горд, даже больше, чем я сам.

Вскоре после этого «Мотоциклетная лига Антьокии» организовала гонку, известную как «четверть мили», в которой автомобили от старта до финиша мчатся по прямой на высокой скорости. Я начал готовиться к соревнованиям на машинах, взятых напрокат, в том числе на BMW M3, Toyota Celica, Porsche 911 и на кабриолете Ford Mustang 1991. За несколько дней до соревнования я отправился зарегистрировать автомобили и среди десятков любопытных прохожих, которые подходили взглянуть на них и задавали вопросы о гонке, заметил двух мужчин, которых явно интересовала не гонка, а я и мои телохранители. Чтобы избежать неприятностей, я решил выбраться оттуда, а телохранители остались выяснить, в чем дело.

Когда я уезжал оттуда на скоростной Toyota Celica, я увидел кое-что еще более странное: припаркованную у главного входа в «Мотоциклетную лигу» машину «Скорой помощи». Пару дней назад по пути в школу я уже прятался от нее. Ситуация показалась мне подозрительной – было семь утра, да и место было довольно безлюдное, – поэтому на всякий случай я постарался убраться оттуда побыстрее.

Отец знал, что я не перестану участвовать в соревнованиях, и всякий раз, когда это случалось, приказывал своим людям обеспечить мне дополнительную охрану: в толпе риск всегда был гораздо выше.

Помню, как он много раз заявлял, что устал от попыток картеля Кали похитить меня. Отец был уверен, что если я попаду в руки врагов, они потребуют от него огромный выкуп, а потом все равно меня убьют. Он также говорил, что по-прежнему соблюдает старое соглашение о ненападении на членов семьи друг друга. Пабло утверждал, что хоть и знал обо всех передвижениях их сыновей, дочерей, отцов, матерей, дядьев, двоюродных братьев и друзей, если наркоторговцы Кали не коснутся меня или Мануэлы, он никогда не причинит им вреда.

С усиленной охраной я продолжил подготовку к гонке, но неожиданно отец вызвал меня в Ла-Катедраль, сказав, что это срочно. Мы не бросались такими словами просто так, поэтому я не стал задавать вопросов. Отец уже ждал меня со стопкой кассет и документов с полицейскими печатями