Книга 12 месяцев. Необычные эротические приключения - Генрих и Ксения Корн

– Хорошо, – я отпустила орган и встала. – За мной вознаграждение, которое вы пожелаете. Вы покурили? Идёмте.

Раздевшись, он лёг на кровать и так мы записали хоум-видео Диме. Я сразу же ему его и отправила – туда же, где он меня так хорошо поздравил с днём рожденья. Видео на видео. Он мне похожее на меня, а я ему моё. Вот так. Думаю, он будет рад. Или не будет. Мне теперь без разницы.

– Оксана, давайте перейдём на «ты», – сказал Александр. – Мне уже неловко выкать после всего этого.

– Конечно, Саша, – согласилась я. – Что будем делать?

– Займёмся сексом, если ты не против.

– Как ты хочешь?

– Давай лучше, как ты хочешь.

– О, ты меня не знаешь. Я хочу всевозможного секса. Настоящего, ничем не ограниченного и свободного.

– Мне почему-то кажется, что я знаю тебя всю жизнь. Как будто ты создана для меня… Знаешь, я пишу эротические романы, но у меня никогда не было и близко того, о чём пишу, женщины меня не понимали, и я всегда мечтал о женщине, свободной в сексе.

– Ты женат?

– Развёлся десять лет назад. Живу один. Хочешь, переезжай ко мне?

– Нет, сначала надо узнать друг друга.

– Значит, надо с чего-нибудь начать, – сказал он, положив руку мне между ног.

– Начни с чего-нибудь, – сказала я, стаскивая с себя всё.

Мы начали с «чего-нибудь» и потом весь год жадно узнавали друг друга. Летом поехали на море, и как-то ночью на пустынном пляже он обнял меня и предложил выйти за него замуж. Я с радостью согласилась.

Он ещё крепче прижал меня к себе и поцеловал в губы.

– Я люблю тебя, Оксана.

– А я тебя люблю… – ответила я, и в тот момент передо мной точно пролетело всё, что произошло за это время. Я вспомнила свой сон после того, как случайно нашла на улице визитку: пляж и как кто-то целовал меня там. И вот он, этот пляж, вот он кто-то и его поцелуй. И я увидела смысл во всём – тайный магический смысл. Да, жизнь – это и есть магия.

Тогда мне ясно открылась моя жизненная цель. Я поняла, что хочу заниматься сексуальной магией. Ведь это она изменила всю мою жизнь.

Ноябрь: Ноема значит прекрасная

Настоящие непристойности не имеют отношения к сексу. Настоящие непристойности – это война, нетерпимость и убийство друг друга.

Хью Хефнер

Я вспоминаю свою прошлую жизнь так, словно она была скучным сном в долгую ноябрьскую ночь: за окном шумит бесконечно-нудный дождь, и ты под этот монотонный звук спишь, спишь, спишь… И тебе снятся не то обрывки ушедших дней, не то причудливые тени непрожитого.

Мне кажется, что где-то есть далёкие миры, в которых живут своей жизнью все варианты твоей судьбы – того, что ты когда-либо мог прожить, но не прожил. Выбирая один путь, ты отсекаешь другие – и их миллиарды в каждом мгновении жизненного потока, именуемого тобой «я».

Я мог бы в том ноябре взять отпуск и тупо пролежать его на диване перед телевизором – у меня всегда был такой вот странный отдых на исходе осени, вялотекущая хандра под стать ноябрю. Но незадолго до того на работе появился новый начальник – «новая метла» помела лихо и бескомпромиссно: либо ударный труд на благо компании, либо «по собственному желанию». И мой отпуск накрылся этой самой «метлой».

Я мог бы в тот день отпроситься с работы и уйти домой пораньше – сказавшись больным. Чувствовал я себя и впрямь погано. Но неотложные, по мнению «метлы», дела не могли подождать до завтра, и отпрашиваться я как-то побоялся. И не только не отпросился, а ещё и задержался, чтобы кое-кто увидел, как я самоотверженно работаю сверх положенного.

Вечером, сразу же после работы, я мог бы пойти в аптеку за каким-нибудь противопростудным лекарством, но что-то дёрнуло меня вместо этого направиться в магазин и купить пару бутылок пива. Я хотел выпить горячего пива – иногда оно здорово помогает от простуды. Однако аптека и магазин в моём районе были в разных сторонах: аптека почти возле дома, а вот магазин от него через два квартала.

Из магазина я мог бы возвратиться домой другой дорогой – то есть, наоборот, той, которой обычно и возвращался. Но мне отчего-то вздумалось прогуляться, хотя дышать стылой ноябрьской моросью, будучи нездоровым к тому же, – сомнительное удовольствие. Помню, я ещё остановился на минуту в нерешительности, как на перепутье, когда вышел из магазина: идти ли мне короткой дорогой, напрямик через дворы, или же длинной – по улице, где в вечернее время красиво горят фонари, мелькают яркие вывески, и не спеша прогуливаются красивые девушки. Да, наверное, я хотел чего-то для души – совсем немного, но хорошего и красивого, прежде чем отправиться лечиться горячим пивом в свою холостяцкую берлогу.

Бросив взгляд на дорожку, уводившую в тёмные закоулки дворов, я пошёл на свет улицы. Там, на улице, как и всегда, горели фонари и мелькали вывески. Только вот красивых прогуливающихся девушек не было. И вообще людей было мало. Редкие понурые прохожие спешили по своим делам, и мне стало тоскливо.

Я мог бы, ускорив шаг, дойти по улице до ближайшего перекрёстка и повернуть к своему дому, но нетерпеливая мысль подтолкнула срезать путь через небольшой сквер. В сквере были три аллеи, и две из них выводили бы меня к дому кратчайшим путём, и только одна вела сначала к кафе на другом краю сквера, а уж потом на выход.

Это кафе называлось «Ноев ковчег», и имело оно довольно дурную репутацию. В нём по вечерам собиралась местная гопота, и обычный житель старался от греха подальше обойти его стороной. Пьяные выходки, мордобой и просто нахальное ссаньё по углам были там вроде обязательной для будней программы, а в выходные ещё и приезд наряда ментов – как особая «фишка» заведения.

Я давно здесь не проходил и поэтому умудрился попасть в ту самую аллею, что вела к «Ноеву ковчегу». А вспомнил, куда ведёт меня эта тропа, в последний момент, когда уже почти дошёл до кафе, – в другой раз предпочёл бы всё-таки на соседнюю аллею перебраться. Трусость тут ни при чём, всего лишь благоразумие уйти от возможных неприятностей. К счастью, вечер ещё только начался, и возле кафе никого не было.

Правда, на скамейке за углом, куда обыкновенно и ходит справлять малую нужду кафешная публика, сидела не совсем обычная для наших мест девушка. Точнее, совсем необычная. Это была негритянка. Она съёжилась от холода в своём хлипком, чуть ли не летнем плащике, а её лицо поблёскивало от слёз.

Я мог бы просто пройти мимо: в общем-то, какое моё дело, мало ли на этой скамейке проплакало девушек – тут каждый день кто-нибудь плачет, не всё ли равно, что стряслось с ещё одной? Я бы через минуту забыл о ней, как и обо всём, что меня не касается. Пришёл бы домой, погрел пиво и выпил бы его на диване перед телевизором.

Но я остановился, пытаясь отыскать в памяти какие-нибудь нужные в этом случае выражения на английском. Наконец выдавил из себя:

– I'm sorry… Do you… need help? All right? Эээ… understand me?